Крошечный лифт едет слишком долго, в ушах начинает звенеть от пронзительного крика. Зато охранники на первом этаже, заслышав нас издалека, выскакивают из своей комнатки и распахивают перед нами двери.

— Карим! — стучу я в окно «роллс-ройса», обгоняя Александра осторожно несущего Дину по ледяным колдобинам во дворе.

Водитель отбрасывает книгу, которую читал, и быстро заводит машину.

Забираемся втроем на заднее сиденье, Александр диктует адрес, и мы наконец мчимся в клинику по вечернему Петербургу, то и дело застревая на светофорах.

Держу Дину за ручку, хоть ей это и не надо. Мне зато надо.

Злюсь на каждую красную циферку таймера на перекрестках, задерживающую нас. Надо было скорую, ее бы пропустили!

Останавливаемся у элегантного здания с яркой вывеской на крыше, и я понимаю, что мы приехали в частную клинику. Ну, отцу виднее. Выбираюсь первая и помогаю Александру вытащить Дину. Навстречу нам в холле уже бегут врачи, окружают плотным кольцом.

Кто-то меня спрашивает:

— Вы мать?

— Нет, я… — запинаюсь. — Няня.

Непривычно называть себя так.

И непривычно быть оттесненной в сторону — аккуратно и технично.

Вопли Дины все еще слышны в том коридоре, куда они уходят, а меня отводят к дивану, усаживают и приносят стакан воды. От него пахнет резко и неприятно.

— Выпейте, — говорит девушка в розовой униформе с ласковой улыбкой. — Вы плачете.

И я понимаю, что действительно рыдаю, и, кажется, давно. Задыхаясь, пью воду с успокоительным большими глотками, пока не перестаю всхлипывать и икать.

— Вот и хорошо, — говорит девушка. — Подождите тут, если хотите.

— Мне туда нельзя?

Она качает головой и снова ласково и как-то виновато улыбается.

Я нахожу туалет, смываю с лица потекшую косметику, умываюсь ледяной водой.

Выхожу, но девушка снова качает головой — никаких новостей нет.

А я даже мобильник с собой не взяла!

Выглядываю на улицу — ледяной декабрьский ветер пронизывает насквозь. Карим уже запарковал машину в стороне, и я окончательно замерзаю, пока иду до нее. Уже в тепле салона меня начинает потрясывать от озноба.

Это нервное. Это пройдет.

Когда я узнаю, что с Диной все в порядке.

Карим молчит, только поглядывает сочувственно в зеркало заднего вида.

А я нервно ломаю пальцы, не зная, чего ждать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍И чуть не выскакиваю навстречу Александру, который выходит из дверей клиники и оглядывается. Идет к нам широкими шагами, забирается внутрь…

И вдруг обнимает меня. Прижимает к твердой груди и стискивает крепко-крепко.

— Все в порядке, — говорит он куда-то в макушку, но на последнем слоге голос срывается. Он откашливается и повторяет: — Все в порядке. Ее усыпили. Сейчас специалисты проведут все исследования и позвонят.

— Почему вы ушли? — требовательно спрашиваю я, толкая его кулаком в грудь.

— Я там не нужен, а тебя надо было успокоить, — отвечает он, отпуская меня.

Отодвигаюсь подальше — и тут же жалею об этом. В тесноте его объятий было гораздо спокойнее и теплее.

— Надо было остаться! — повторяю упрямо.

— Они позвонят, — он достает телефон из кармана и смотрит на него. — А ты бы извелась тут без новостей.

Это правда, но я все равно ерзаю на сиденье и думаю, что не выпустила бы руку Дины ни за что на свете. Куда бы ее ни потащили.

А отцы… Ох уж эти отцы!

Александр сидит, запрокинув голову назад и смотрит в потолок машины, на котором в хаотичном порядке светятся точки.

Я тоже смотрю на них, не понимая, что он там увидел. И почему они так странно расположены.

— Это, — Александр указывает на потолок. — Звездное небо. В каждом «роллс-ройсе» такая фишка. Я заказал специальное расположение звезд — каким оно было в то время и в том месте, где родилась Дина.

Снова запрокидываю голову, глядя на светящиеся точки уже внимательней.

Ах вот оно что…

— Для меня она — самое дорогое в жизни, — продолжает Александр. — Но с некоторых пор — не только она.

Он переводит взгляд на меня.

Очень прямой пристальный взгляд.

Меня обдает жаром, и я открываю рот, чтобы что-нибудь ответить, пока еще не понимая, что.

Но в этот момент на телефоне Александра загорается экран, и он мгновенно прикладывает аппарат к уху.

Александр

Я почувствовал укол внезапного счастья за пару секунд до того, как в замке повернулся ключ. Лара вихрем ворвалась в квартиру и, не теряя времени на то, чтобы снять туфли или переодеться, бросилась к Дине.

А я ощутил, как расправляется в груди сжавшееся от боли сердце. Мы дождались подмоги, теперь все будет хорошо. Она обязательно что-нибудь придумает.

Лара для Дины стала лучшей матерью, чем настоящая мать.

Именно с Ларой моя дочь засыпает по вечерам, слушает ее сказки, учится ее рецептам, перенимает ее правила поведения. К ней бежит, когда больно или страшно, ей хвастается рисунками и поделками, у нее под одеялом ее можно найти по утрам.

Светка же пробыла у нас совсем недолго — и вот я везу дочь в больницу, потому что она задыхается от криков и рыданий. Ни за кого в жизни я так не боялся, как за эту маленькую кукольную девочку с упрямо наморщенным лбом. Я вообще не думал, что можно так сильно бояться. До холодеющих рук и черных мотыльков перед глазами. До острой боли в стучащем с безумной скоростью сердце.

Знаю, что я боюсь за Дину не один.

Поэтому хочу предложить женщине, которая сидит в машине рядом со мной и смотрит на звездное небо на ее потолке, бояться вместе.

Всего за несколько недель она стала мне ближе, чем когда-либо была жена.

Кажется, я что-то делал раньше не так, выбирая женщин.

Я хочу сказать ей об этом. Хочу согреть ее пальцы, холодеющие от страха за Дину так же, как и мои. Хочу поделиться своими силами, потому что она уже поделилась своими.

Меня прерывает телефонный звонок.

И все мгновенно вылетает из головы, когда мне сообщают:

— Приходите, ее можно забирать.

Я оказываюсь у больничной койки раньше, чем на том конце кладут трубку.

Бледная дочь лежит на низкой подушке, ресницы подрагивают, на откинутой в сторону руке под тонкой кожей видно голубоватые вены. Медсестра осторожно вынимает иглу капельницы.

— Она спит, — говорит мне врач. — Мы бы посоветовали оставить ее в клинике еще на пару дней…

— Нет! — сразу говорю я.

— …но если вы хотите, можете забрать ее домой. При условии, что пообещаете не подвергать ее повторно такому же стрессу.

— Ни за что! — выталкиваю сквозь сжатые зубы.

Эта дрянь больше не