Всего только три дня прошло после окончания фронтового слета, а призыв товарища Жданова: «Добиться, чтобы истребление фашистской нечисти стало делом чести каждого бойца и командира нашего Ленинградского фронта!» — судя по газетам, уже был подхвачен всеми частями фронта. Чувствовалось это и в нашей дивизии.

Истребление фашистов стало массовым делом. Оно с каждым днем принимало все большие размеры. Все больше появлялось подразделений, называвшихся снайперскими.

В землянке командира полка, теперь уже полковника, Родионова находился и его заместитель по политической части, старший батальонный комиссар Агашин.

— Товарищ полковник! — войдя в землянку, обратился я к Родионову. — Разрешите доложить: старший сержант Николаев явился из госпиталя для прохождения дальнейшей службы!

— Наконец-то! Ну, здравствуй! — протянул мне руку полковник. — Вовремя ты вернулся — работы сейчас у нас много, а людей не хватает.

— Ну, рассказывай, — сказал Агашин, — заштопали тебя? Как здоровье?

— Спасибо, товарищ старший батальонный комиссар, самочувствие отличное, на здоровье не жалуюсь.

— А ну-ка покажи нам с полковником документы — справки госпитальные. Есть у тебя такие?

— Так мне, товарищ комиссар, их просто не дали! Зачем они мне, здоровому-то?! Ну а если они очень нужны, перешлют, я думаю? На словах мне сказали: «Ну, ты теперь совсем здоров, Николаев, можешь возвращаться в полк». Я и пришел…

— Эх, заврался ты, братец! И не здоров ты совсем, и из госпиталя сбежал, явился без документов — все знаю! — улыбаясь, сказал Агашин. — А вот что полк свой любишь, к своим, а не в тыл рвался — за это тебе спасибо. Ну, куда мы его определим, товарищ полковник?

— Как куда? Куда положено! Нам ведь с тобой живой солдат нужен, здоровый! — подчеркнул Родионов. — Приказываю: немедленно в медсанбат, на поправку, к Поликарпову. Три недели отдыха и лечения при медсанбате. Ну а потом видно будет!

— Ну а сам-то ты куда хотел бы? На политработу или на строевую? — спросил Агашин.

— Я, товарищ комиссар, солдат. Куда прикажете, там и буду. Но мне немцев бить надо — я слово дал! Обещал на слете товарищу Жданову.

— Знаю. Наслышан. Дал слово уничтожить триста фашистов — сдержи его. А мы тут тебе новое звание присвоили — замполитрука роты. Так что вешай звезду на рукав и четвертый треугольник на петлицы.

Тепло меня встретили в медсанбате мои земляки и друзья. Они прежде всего накормили меня, а поздно ночью, когда все было переговорено, улеглись рядком спать на полумягких нарах, растянувшихся по всей стене бывшего школьного подвала.

Днем медсанбат пустовал. Тут оставались только дежурные врачи и сестры. Ребята расходились по полкам. Каждый делал свое доброе дело. Один я бездельничал: отсыпался, отъедался и запоем читал. Читал все, что попадало под руку, — от различных медицинских справочников до школьных учебников. Кроме меня, в медсанбате лежало в то время всего несколько человек: боевых активных действий дивизия в то время не вела.

По вечерам, когда наша «семья» снова собиралась в просторном помещении, мы пели песни, вели задушевные разговоры и даже танцевали. Особенно все любили слушать военфельдшера Ивана Михайловича Васильева. Голос у него был замечательный. Васильев знал очень много хороших песен, но особой популярностью пользовались песни, рожденные войной. Кто мог, ему подтягивал. А обычно он солировал под аккомпанемент баяна, на котором виртуозно играл военфельдшер Иван Матузко.

Но как бы хорошо ни было с друзьями в медсанбате, душа рвалась на передний край, звала к работе. Через неделю, не выдержав предписанного срока, я уговорил начальника медсанбата майора Поликарпова отпустить меня в полк.

В тот же день я уже был в расположении первой роты и принимал свое новое «хозяйство» — стрелковый взвод.

Командир роты оказался тамбовцем. Старший лейтенант Петр Андреевич Шишов был призван из запаса еще в советско-финляндскую войну, да так и остался в войсках НКВД. Гарнизон, которым он командовал, охранял железнодорожный мост через реку Сестру на Карельском перешейке. Там и застала Петра Андреевича Великая Отечественная война.

Человек необычайной храбрости, справедливый, беспокойный в службе, Шишов нравился бойцам, был на хорошем счету и у командования.

Политруком в роте был старший лейтенант Лапко — из политбойцов, посланник Кировского завода, толковый и отчаянный командир. Помкомвзвода у меня оказался парень из Ленинакана Серго Казарян, тоже снайпер и хороший воспитатель.

Свой второй взвод мы с Серго Казаряном общими усилиями быстро привели в порядок. Начали с того, что углубили и укрепили траншеи, переоборудовали все стрелковые ячейки и землянки. Вырыли запасные «лисьи норы», склады для боеприпасов, санузлы и даже свою баню устроили. Одним словом, застоявшихся в обороне бойцов я расшевелил и начал исподволь готовить к наступательным боям.

А для этого нужно было начать с внешнего вида каждого. Как только мы закончили земляные работы, я приказал всем постирать свое обмундирование, отмыться, ходить только с чистыми подворотничками. Эти меры взбодрили моих подчиненных, им стало приятно смотреть друг на друга: подстриженные, аккуратные, туго затянутые в талии ремнем, они походили теперь на бойцов довоенного времени.

Взвод и занимаемую им оборону стали ставить в пример сначала в роте, а затем и в батальоне. Наши порядки хвалило и командование полка, часто посещавшее передний край.

И только пережив эту «реформу» и почувствовав ее результат на самих себе, бойцы поняли, что не ради похвалы начальства была она проделана. Представители девяти братских республик Советского Союза сдружились, сплотились еще крепче, хорошо узнали друг друга и были готовы выполнить любое задание командования. Я был уверен в своих бойцах, уверовали и они в своего молодого командира.

Так началась моя новая жизнь в полку.

Трудно мне было, но я выбирал время выходить на «охоту» за фашистами со своей снайперской винтовкой, и все больше и больше звездочек появлялось на ее ложе, увеличивался счет уничтоженным фашистам. Обучил я и многих своих бойцов искусству снайперской стрельбы. Помогали мне в этом мой боевой помкомвзвода Серго Казарян и сержант Иван Карпов, командир пулеметного взвода.

Спустя сорок с лишним лет я и сейчас ясно вижу каждого своего бойца. Вот крепкий, шустрый и старательный украинец Роман Степанович Московко. Он был моей опорой, выполняя функции коменданта взвода. Московко, с крупными ладонями шахтера, любил «пошуровать» лопатой. Так что ходы сообщения и стрелковые ячейки на обороне взвода всегда были в образцово-показательном состоянии. Роман Степанович работы не боялся, всегда сам находил себе дело и справлялся с ним отлично. Он постоянно углублял разрушавшиеся огнем противника траншеи, следил за их чистотой, усовершенствовал стрелковые ячейки, выдавая по ночам на-гора кубометры земли. Таким он был и в стычках с фашистами — расчетливый, уравновешенный, спокойный и в то же время злой.