Он вошел в гостиную, где сидели мама и папа, и сказал: «Я женюсь на этой высокой девочке, которая в кухне режет печенье». Прямо как молния у него в голове вспыхнула. Но вообще-то все Тредгуды такие. Мне тогда было только пятнадцать, и я сказала, что не собираюсь ни за кого замуж выходить, я ещё маленькая. А он отвечает: «Ничего, через годик я опять сделаю тебе предложение». И сделал, но я ещё была не готова. Я вышла за него в восемнадцать и все равно не была готова.

Ох, как же я сначала боялась, что Клео — не тот, кто мне нужен. Плакала маме Тредгуд в жилетку. А она говорила: «Ничего, Нинни, ты научишься его любить, не беспокойся». — Миссис Тредгуд повернулась к Эвелин: — Интересно, сколько людей не находят себе подходящей пары, а скольких судьба сводит с единственно нужным человеком? В общем, когда я оглядываюсь на все эти счастливые годы с Клео и думаю, что могла отказать ему, меня просто в дрожь бросает.

Конечно, я вышла за Клео совсем зеленой. — Она хихикнула. — Вы даже представить не можете, насколько я была зеленой. Ни о сексе ни малейшего понятия не имела, ни о том, что после этого бывает. Вообще ни о чем, голого мужчину до того ни разу не видела. Так и напугаться можно до смерти, милочка. Но Клео долго приручал меня, и постепенно я начала кое в чем разбираться.

За всю жизнь мы друг другу ни одного грубого слова не сказали, честно. Он был мне отцом и матерью, мужем и учителем. У него были все качества, необходимые мужчине. Ой, а как тяжело было расставаться, даже на время! Сначала эта война, потом он поступил в школу мануальной терапии, и мне снова пришлось жить с мамой Тредгуд. Клео всего добивался сам, ни от кого помощи не принимал. И никогда не жаловался, просто делал свое дело. Вот какой был Клео.

Нам ужасно хотелось иметь ребенка, но что-то никак не получалось. Так он даже не заговаривал об этом, чтобы лишний раз меня не травмировать, а уж я-то знаю, как он мечтал о сыне. Потом врач сказал, что у меня загиб матки, и детей у нас никогда не будет. А Клео обнял меня и говорит: «Не волнуйся, дорогая, мне никого, кроме тебя, не нужно». И никогда не давал мне почувствовать, как ему горько. Но Боже мой, как я хотела подарить ему малыша! Каждый день молилась: «Господи, если я сделала что-то дурное, если поэтому Ты не даешь мне дитя, то прошу Тебя, пожалуйста, не заставляй страдать Клео!» Я долго мучилась из-за этого.

Однажды в пасхальную субботу я сидела в церкви, и преподобный Скроггинс рассказывал о вознесении Господа нашего на небеса. Я закрыла глаза и подумала: вот бы протянуть руки и вознестись на небо к Иисусу и принести домой маленького ангела для Клео. Я очень молила Господа, и вдруг луч солнца пробился сквозь верхнее стекло и осветил меня, словно прожектором. Луч был яркий, прямо ослепительный, и до конца проповеди я сидела, с ног до головы облитая светом. Преподобный Скроггинс говорил потом, что не мог оторвать от меня глаз: волосы мои прямо огнем пылали, а сама я вся светилась. Он сказал: «Вы на удивление удачно выбрали место в ту субботу, миссис Тредгуд».

Но я-то знала: это Бог тогда подал мне знак, что мои молитвы услышаны. Аллилуйя, Христос воскрес! Да, Господь воистину воскрес.

Мне было тридцать два, когда родился Альберт.

И трудно было найти отца счастливее, чем Клео Тредгуд.

Альберт родился крупным ребенком. Весил двенадцать с половиной фунтов. Мы тогда жили все вместе, и мама Тредгуд с Сипси возились со мной наверху, а Клео ждал в кухне вместе с остальными. В тот день из кафе пришли Иджи и Руфь, и Иджи притащила бутылку виски «Дикая индейка». Она налила немного в чайную чашку и протянула Клео, чтобы он успокоился. Это был на моей памяти единственный случай, когда Клео выпил спиртного. Иджи-то понимала, каково ему тогда было. Она сама через это прошла, когда Руфь рожала.

Говорят, когда Сипси протянула Клео малыша, тот прямо разрыдался. А больше он никогда не плакал… до тех пор, пока мы не обнаружили, что с малышом не все в порядке. Случайно заметили, что ребенку трудно сидеть. Он очень старался сесть, но все время опрокидывался. И не ходил почти до двух лет. Мы его таскали по всем врачам Бирмингема, но они не могли понять, в чем дело. Наконец Клео сказал: наверно, придется свозить его в клинику Майо, может, там чем-нибудь помогут. Я нарядила Альберта в морской костюмчик и фуражку. Помню, был холодный январский день, и когда Клео с малышом сели в вагон, и поезд тронулся, Альберт стал крутиться у него на руках, — меня искал.

До чего тяжело было смотреть, как они уезжают! Я пришла домой с таким ощущением, будто у меня вырвали сердце. Альберта держали там три недели, все обследования провели, и каждую минуту, пока их не было, я молилась: «Господи, пожалуйста, пусть у него ничего не обнаружат, пусть мой мальчик окажется здоров!»

Когда Клео вернулся, он сначала ничего мне не сказал, а я и не спрашивала. Наверно, не хотела знать. Он привез фотографию: они с Альбертом сидят на каком-то полумесяце со звездами позади. Этот снимок я до сих пор храню и не расстанусь с ним за миллион долларов.

А после ужина он усадил меня на диван, взял за руку и говорит: «Мамочка, я хочу, чтобы ты держалась молодцом». Сердце у меня так и упало. Врачи сказали ему, что наш мальчик при рождении получил травму, вызвавшую кровоизлияние в мозг. «Он умрет?» А Клео ответил: «Ох, нет, милая, физически он абсолютно здоров. Его всего проверили, с ног до головы». Когда я это услышала, у меня словно камень свалился. Я сказала: «Спасибо Тебе, Господи!» — и встала, но Клео удержал меня: «Подожди, милая, ты должна ещё кое-что знать». А я говорю: «Раз малыш здоров, меня больше ничего не интересует». Но он усадил меня обратно. «Мамочка, нам придется кое-что серьезно обсудить». И объяснил: врачи сказали, что Альберт может прожить долго и болеть не будет, но что касается умственного развития, то он останется на уровне четырех-, пятилетнего ребенка. На всю жизнь. И порой такая тяжкая ноша — иметь ребенка с подобным дефектом — оказывается непосильной для родителей. Клео сказал, что есть специальное заведение… Но я не стала его слушать. «Ноша? — удивилась я. — Разве можно называть тяжкой ношей такого замечательного, милого и доброго малыша? Кто мог такое придумать? Боже мой, да Альберт с первой минуты стал радостью всей моей жизни. В целом мире нет малыша с такой чистой душой, как у него». И много лет спустя, когда у меня портилось настроение, стоило мне взглянуть на Альберта, — и все как рукой снимало. Я не знала ни дня отдыха, но мне это было не в тягость. Ни разу у него в голове не возникло недоброй мысли. Он просто не знал, что на свете существует зло.

Многие огорчились бы, родись у них неполноценный ребенок, но мне кажется, Господь Бог сделал его таким, чтобы уберечь от страданий. Он даже не догадывался, что на земле есть плохие люди. Он всех любил, и все любили его. Я действительно всем сердцем верю, что Бог послал мне ангела, и иногда мне прямо не терпится попасть на небеса, чтобы снова его повидать. Мы были с ним большие друзья, и мне очень его не хватает. Особенно на Пасху.

Миссис Тредгуд взглянула на свои руки.

— Ну, раз мне придется ещё немного побыть здесь, я вспомнила о той картинке, что у меня дома в спальне висит. Там индейская девушка с веслом плывет в каноэ по реке в лунном свете. Она одета, и я попрошу Норриса, когда у него найдется свободная минутка, заскочить ко мне и принести эту картинку.