«Нагромождения скал, горные леса по склонам, могучие хребты с яркими шапками снега на вершинах, бурные горные речки и шумные водопады, кристально чистые ледниковые озера в глубоких котловинах горных цирков, самая дикость, первозданность природы этих мест – вот что, прежде всего, запечатлевается у попавшего сюда человека.

Высоко в горах более полугода всегда бело. Когда взойдешь на перевал Энвалира, всюду перед тобой слепящая яркость снежного покрова. Везде снег, снег и снег… А летом, в июне-августе, когда почти весь снег в горах растает, оставаясь лишь на самых высоких макушках гор, обширные площади склонов превращаются в зеленые, ярко раскрашенные альпийскими цветами луга.

Жители Андорры – добродушный, гостеприимный и трудолюбивый народ, выносливый и крепкий. Жизнь в суровых условиях гор веками заставляла людей бороться за свое существование, ведя в течение многих столетий натуральное хозяйство, чтобы в условиях почти полной изолированности от внешнего мира обеспечивать себя всем необходимым. Для них характерно чувство взаимной поддержки и помощи».

Еще более эмоционально выразил свои впечатления от посещения Андорры французский писатель Альфонс Додэ, который, если так можно выразиться, воскликнул на страницах одной из газет: «Как, вы не были в Андорре? Какой же вы тогда путешественник?!»

Туристы туристами, дороги дорогами, но вот газеты…Газеты-то и сыграли роковую роль в истории Андорры начала 1930-х годов. Именно из газет жители Долин узнали, что во всех странах Европы давным-давно введено всеобщее избирательное право и лишь в одной Андорре депутатов Генерального совета избирают синдики, а проще говоря, князьки местных общин.

Нашлись люди, которые знали, что такое митинги, забастовки и даже восстания. В горах начались народные волнения, тут же получившие название Андоррской революции. Судебные власти вынуждены были распустить Генеральный совет и назначить новые выборы. А до этого была проведена реформа избирательной системы: право голоса получили все мужчины старше 25 лет. Избранный по новым правилам Генеральный совет немедленно отменил существовавшие еще с феодальных времен законы и предоставил андоррцам ряд льгот в пользовании лугами, водами и лесами.

Но народ на этом не успокоился, он хотел большего! Он хотел бесплатного образования, бесплатного медицинского обслуживания, хотел владеть природными ресурсами, хотел отмены частной собственности на землю: она должна принадлежать либо государству, либо местным общинам, которые будут сдавать ее в аренду. Справедливости ради надо сказать, что с этими требованиями были согласны далеко не все – и это привело к стычкам, свалкам и столкновениям.

– Все ясно, – закрывая дверь библиотеки, сказал сам себе Борис. – Андоррцы так жить больше не хотят. И они правы! Значит, им нужно дать горячие лозунги, сплотить вокруг партии и… назвать имя вождя. Вожди сейчас в моде, так что потомки пастухов меня поймут. А не поймут, так объясним! – рубанул он тростью по ближайшему кусту. – С помощью тех же вождей.

И тут Борис оглянулся, чтобы сказать спасибо так много давшей ему библиотеке. Оглянулся – и чуть было не кинулся обратно! Прижавшись к зеркально чистому стеклу окна, стояла изящно сложенная и довольно прилично одетая синьора, теперь уже с тщательно подведенными глазами и ярко накрашенными губами. К груди («Черт возьми, к прекрасной груди! – отметил Борис. – И эти губы ей очень идут. Эх, если бы не дела! – сдвинул он на затылок шляпу. – Ведь конфетка, к тому же явно не надкушенная!») она прижимала розу, ту самую алую розу, которую минуту назад ей подарил благодарный читатель и которую она получила впервые в жизни.

Она сохранит эту розу и будет хранить ее засушенные лепестки даже тогда, когда вспомнить Бориса Скосырева будет уже некому.

Не прошло и недели, как Борис засобирался в Париж.

– Я ненадолго, – пряча глаза, объяснял он леди Херрд. – У фронтового друга проблемы со здоровьем: мало того, что попал в больницу, так еще и диагноз какой-то сложный.

– Ай-ай-ай! – не на шутку разволновалась леди Херрд. – Конечно, поезжай. Обратись к самым хорошим врачам, – наставительно продолжала она, – и денег на это святое дело не жалей. Тебе помочь?

– Да не мешало бы, – глубокомысленно изрек Борис. – Мало ли что? Вдруг понадобится операция, а это удовольствие дорогое.

– Конечно, конечно, – достала она чековую книжку.

Когда Борис взглянул на пятизначную цифру, то чуть не зашелся от радости.

«Ого, – внутренне присвистнул он, – этого хватит на всю нашу ораву».

– Я мигом! – схватил он шляпу. – Надо заказать билет.

И хотя чувство смущения его не покидало, и он готов был сквозь землю провалиться, в душе Борис ликовал – ведь он приступал к реализации так долго вынашиваемого плана. Дело в том, что Борис беспардонно врал: никакой фронтовой друг в больницу не попадал и никакая операция ему не грозила. Все было проще простого: накануне он позвонил поручику Гостеву, спросил, готов ли тот распрощаться с ливреей, а его сослуживцы – с баранками такси, и, получив утвердительный ответ, сказал, что на днях приедет в Париж, и как быть дальше, они решат на месте.

Каково же было удивление Скосырева, когда, выйдя из вагона, он увидел двадцать стоящих во фрунт молодцов. А когда они вздернули подбородки и дружно отчеканили: «Здравия желаем, господин штабс-капитан!», Борис непроизвольно взял под козырек и дал команду: «Вольно!»

«Вот ведь как глубоко сидит муштра, – досадливо подумал он. – Неужели до конца дней будем жить по казарменным привычкам? А впрочем, ничего плохого в этом нет, офицер – он и в Африке офицер!»

Потом он прошел вдоль строя, и Гостев, на правах старшего, представил каждого офицера. По старой привычке Скосырев отметил, что все они подтянуты, животы не отпустили, одеты вполне прилично и, что самое главное, глаза горят ожиданием чего-то захватывающе необычного.

«Ну, прямо, как перед атакой, – подумал Борис, – когда не знаешь, ты ли поднимешь на штык супостата, или супостат поднимет тебя».

– Господа, – стараясь быть таинственно-строгим, чуть ли не по слогам произнес Борис, – дело, которое нам предстоит, не подлежит огласке, поэтому для его обсуждения надо собраться в таком месте, где постороннее ухо нас не услышит.

– Может, в «Трактире», – подал кто-то голос, – под утро, после закрытия?

– Нет, – решительно возразил другой, – там полно полицейских, в любой момент могут нагрянуть и поинтересоваться, что это у нас за сборище.

– Тогда в гараже, – предложил начинающий лысеть поручик Маркин. – Ночью там ни души, один я сижу у ворот и гоняю вконец обнаглевших кошек.

– Кошек? – удивился Скосырев. – Они-то вам чем мешают?

– Подают дурной пример, – двусмысленно улыбнулся Маркин.

– То есть?…

– У них там что-то вроде места свиданий, бордель – одним словом. Так нет бы зажать в углу свою кошку и заниматься ею одной, эти мерзкие коты устраивают в гараже самую настоящую коллективную оргию. А как они при этом орут – с ума сойти можно! Овчарку бы на них хорошую, так нет же, хозяин жадится и денег на собаку не дает.