От этой мысли снова стало страшно – до такой степени, чтоона внезапно заснула, словно убитая этим страхом наповал.

Не дай мне бог сойти с ума…

* * *

«Дорогой Костя, это мое последнее письмо к тебе.

Ты удивишься, почему последнее, если ты никаких других неполучал. Я их писала, все эти годы писала, что ты от нас ушел, но неотправляла, рвала и потихоньку от Ниночки выбрасывала. А вот это уже отправлю,потому что чувствую, что больше нечего тянуть. Так что оно и первое, ипоследнее.

У меня столько против тебя и нее на душе накипело, что ядаже удивляюсь, как это могу сейчас писать спокойно, думать, чтобы ошибок недопускать, чтобы почерк был хороший. Хотя какой может быть хороший почерк,когда лежишь? Я уже даже сидеть не могу, поэтому ты извини, что пишу как курицалапой. Ладно, главное, чтобы ты это прочитал.

Ты не думай, я на тебя не злюсь, я уже все простила. Японимаю, что ты бы ко мне пришел, если бы мог сам решать за себя, но ты ведь неможешь. Небось она тебя настропаляет и уверяет, что я все вру, что не так ужсильно я больна, а просто голову морочу вам и жизнь хочу отравить.

А она подумала, сколько жизни мне отравила и сколько лет уменя отняла? Разве я должна была стоять там, на рынке, этими кофтами и джинсамиторговать? Ведь я твоя законная жена, а она кто? Это ей там место, на томрынке, в той железной загородке, где я стояла как собака цепная в любую погоду,охраняя твое добро. Это добро ты на своем горбу привозил, в зубах таскал, чтобыей было хорошо. Ты о ней думал, ради нее надрывался, а не о нас с Ниночкой,теперь, получается, я ради нее умираю, а Ниночка останется сиротой.

Все из-за нее!

Почему ты не поставил ей железную загородку рядом с моей, еетам не посадил? Может быть, она тоже простудилась бы, заболела воспалениемлегких и тоже умерла бы, а я бы тебе говорила, что она врет и притворяется, такчто ты к ней не ходи, ничего, мол, не сдохнет!

Конечно, я еще не умерла, но ведь уже скоро…

Я так решила, что ты это письмо прочитаешь, когда меня ужене будет на свете, чтобы ты не подумал, что я тебя все еще обманываю и чтобыникто тебе ничего такого не внушил. Вот буду лежать в гробу, тогда Ниночка тебеэто письмо передаст.

Я прошу, я тебя умоляю – ты дочку не оставь! Не оставь.Только, Христа ради, не приводи в наш дом эту свою женщину – у меня даже языкне поворачивается ее имя называть, будь оно проклято!

Ладно, ничего больше против нее не скажу, говорят, надопрощать, особенно перед смертью… я ее прощаю, только знаю, что счастья ейбольше в жизни не будет. Не может ей быть счастье, если я из-за нее столькослез выплакала и теперь из-за нее моя дочка одна останется.

Костя, не приводи Ниночке мачеху. Больше ни о чем тебяпросить не стану и слова плохого не скажу. Живи как тебе бог укажет.

Ты меня прости и зла на меня не держи, и я тебя прощаю. Твоябывшая жена Валя.

3 ноября 1996 года».

* * *

Утро после ночи, похожей на пестрое лоскутное оделяло: сон ибессонница, непонимание и догадки, сомнения и уверенность, страх и покой,желание взглянуть в лицо очевидности – и в то же время закрыть на нее глаза, ивсе это собрано в самом причудливом беспорядке, более того – даже еще несобрано, а перемешано в голове, мельтешится там, словно овощи в салате, которыйбеспрестанно размешивает старательная хозяйка…

Старательная хозяйка – это Алёна, и в голове у нее – полнаякаша.

Так все-таки каша, салат или лоскутное одеяло?

Да какая разница?!

Главное, что ничего не понять, ни-че-го!

Но вековечный закон жизни: утро вечера мудренее – уже началработать, и солнечный свет разгоняет ночные тени, а страсти-ужасти кажутся дажене столь клубящимися и многорукими.

Вроде бы ничего особенного не произошло, кроме нагромождениякаких-то нелепиц, строго говоря, не о чем беспокоиться, но ведь это толькозахлопотанная милиция не начинает искать преступника, пока преступление несовершено. А авторы дамских детективов – они малость пошустрее, тем паче когдадело касается их душевного спокойствия и, может статься, безопасности.

Слово БЕРЕГИСЬ! на клетчатом тетрадном листочке – это угрозаили предостережение? Неизвестный человек пытается запугать или предупредитьАлёну?

Чем запугать? О чем предупредить?

Кабы знать…

Ладно, попробуем разобраться еще раз.

Итак, всё началось – с чего? Вернее, с кого?

Всё началось с Влада (по кличке Бультерьер!), который подлезк Алёне в «Барбарисе» с кретинским вопросом про «Тараса Бульбу». Может быть, вэтом Тарасе Бульбе кроется особый смысл и разгадка всех последующих нелепиц?

А может быть, смысл и разгадка в созвучии слов «бультерьер»и «бульба»?

Да-да-да… И заодно – в словах «буль-буль» и«Бюль-Бюль-оглы»!

Пожалуй, оглы ни при чем. Просто-напросто Владу нужен былпредлог, чтобы привлечь внимание Алёны и поспорить с ней на заведомый проигрыш.Не стоит сомневаться: этот самый Бульба не единожды выручал его в жизни,помогал озадачивать людей, поэтому Влад не сомневался, что и тут все пройдеткак надо.

Прошло.

Потом Влад, поняв, что Алёна вот-вот смоется, подкараулил еев машине, предварительно надев под куртку бронежилет. От этого он и показалсяей таким растолстевшим! То есть, надо полагать, друг с пистолетом уже ждал егогде-то в кустах Алёниного двора, готовый опробовать бронежилет на прочность…

Зачем?!

Может быть, Влад и его приятель работают испытателями вфирме, производящей эти самые бронежилеты? Ну вот разве что так! К тому жеприятель оказался настоящим снайпером, просто-таки мастером спорта по стрельбе:не побоялся промахнуться и нечаянно угодить Владу в другую часть тела, этимсамым жилетом не защищенную. Ведь при испытаниях всякое может статься! Ну аВлад – типичный мазохист. Пуля ударила его прямиком в печень – пусть изащищенную, но все же ударила, да ой как чувствительно – он даже сознаниялишился.

Зачем?! Каков смысл этой тщательно организованнойэкстремалки?

Никакого. Полная бессмыслица и тьма.