– А вдруг они все выжили? – поглаживая ее руку, приговаривал Димка. – Мы вот выжили. Вдруг и они тоже. Почему бы и нет? Вполне возможно…

Он говорил о родителях Оли. И, наверное, о ее молодом человеке.

– Ты правда так думаешь? – Оля приподняла голову, потянулась к нему. А он наклонился к ней. И мне показалось, что они сейчас поцелуются.

– Правда, – сказал Димка.

Уж лучше бы он промолчал. Но Оля не заметила фальши в его голосе – наверное, она очень-очень хотела ему верить.

И они не поцеловались – почему-то это было для меня важно.

На кресле завозилась Таня. Села, дрожащими руками опираясь на подлокотники, от моей помощи отказываясь. Поднесенный стакан с водой приняла и долго пила мелкими глотками, запрокинув голову, закрыв глаза. Она взмокла, белое лицо ее снова зарделось – это был румянец лихорадки. И я все удивлялся: почему никто не вспоминает про Карпа?!

– Вода из колодца не качается, – подал голос Минтай. – Придется доставать ведром.

Кажется, сейчас только это его и заботило.

– Идиот, – прошептал я. – Боже, какой же он идиот.

Минтай не мог не слышать меня. Но отвечать он не стал – и, наверное, правильно сделал. Он просто повернулся и ушел, не обращая внимания на призывы Димки наконец-то отправиться за оружием.

Примерно через полчаса, затопив чугунный каминчик и устроив перед ним девчонок, мы отыскали Минтая в комнате второго этажа. Он крепко спал или делал вид, что спит, – мы так и не смогли его растолкать. Катя, играя роль верной возлюбленной, осталась возле своего спящего принца, а Димка и я, решив не ждать дозволения хозяина, отправились изучать его владения.

Мы облазили весь дом – он оказался невелик. Димка, на окна и двери указывая, объяснял, как надо держать оборону против правильных зомби – не тех, что вышли на улицы нашего города, а киношных, из фильмов Фульчи, Ромеро и Рейми.

Потом мы выбрались на улицу. Найденными в прихожей ключами открыли осиротевший гараж, распахнули ворота, чтобы внутри стало светло, провели быструю ревизию. Места здесь было только для одной машины, и мы, бросив жребий, загнали под крышу «Мазду».

– Давай постоим тут немного, покурим, – предложил выбравшийся из автомобиля Димка. Он спиной привалился к воротам, достал сигареты и добавил:

– Разговор есть.

Я не курил, но постоять и поговорить был, в общем-то, не против. Я догадывался, что речь пойдет о Тане, о ее внезапной болезни.

Но я ошибся.

– Оставь Олю мне, – сказал Димка, крутя в пальцах пластмассовую зажигалку. Мне вспомнилось, как в общажных драках мы зажимали в кулаках такие же вот зажигалки, чтобы удар получался тяжелей и жестче.

– Что?

– Оставь мне Олю, – повторил Димка. – Я хочу с ней быть. Хочу, чтобы она была со мной. Понимаешь? А ты мешаешься. Ты все время, постоянно мне мешаешь!

Я даже немного растерялся от его напора. Поднял руки, словно в плен сдавался:

– Я и не думал вам мешать.

– Да ты постоянно около нее трешься! – Димка сплюнул на пол. – Взял под крылышко, тоже мне, папик нашелся… Оля – моя. Давай договоримся. Без обид. Как мужик с мужиком.

– Говорю же: я и не думал… – Я осекся, вспомнив и осознав, что все-таки думал… Думал! Думал! И не один раз. Много. Постоянно.

Димка, сощурясь, глядел куда-то в сторону, раздувал ноздри.

– Мне и в голову никогда не приходило к ней клеиться, – соврал я.

– Вот пусть и дальше не приходит, – сказал Димка. Он сделал пару глубоких торопливых затяжек, выбросил недокуренную сигарету и протянул мне руку:

– Ты извини, что я так жестко… Просто… – Он дернул плечом, не зная, как объясниться.

– Да все понятно, – сказал я и пожал ему руку.

– Ну, замечательно.

Мы смотрели друг другу в глаза, улыбались. Но нам обоим было ясно – в том, что сейчас произошло, не было ничего замечательного. Мы словно бы разбили нечто ценное, очень редкое и хрупкое, то, что всегда было с нами, к чему мы привыкли и на что уже не обращали внимания – пока оно не разбилось.

– Если хочешь, – сказал Димка, – я помогу тебе вернуть Катьку.

Я помотал головой:

– Не надо.

Мы вышли на улицу – вроде бы вместе, но каждый сам по себе. Осмотрелись, встав на дороге. Было тихо, как в деревне: лишь галки гомонили, вороны вскрикивали да тренькали синички. Голые деревья, в основном сливы и яблони, липы и клены, словно специально растопырили темные сучья, чтобы скрыть от нас происходящее в городе. Было видно только, как по небу в западной стороне стелется полосой черный дым.

– Может, нам все это снится? – тихо пробормотал я.

Надо было возвращаться, но мы словно ждали чего-то. Это потом Димка объяснил, что он свое «нутряное чутье» слушал, понять пытался, что его тревожит, себя проверял. Не знаю, сколько бы еще мы вот так простояли, если бы не визг, раздавшийся в доме, – его было слышно даже на улице.

Вмиг обо всем позабыв, мы ринулись назад: насквозь, от ворот к двери, проскочили гараж, рванули через лужайку, взлетели на крыльцо, ввалились в прихожую.

Визг уже прекратился. Мы сразу же бросились в зал с камином, почему-то уверенные, что кричала либо Таня, либо Оля. Но девчонки, испуганно на нас глядя, показали наверх.

– Сидите тут! – рявкнул Димка.

Пять секунд – и мы на втором этаже. В маленьком холле никого. Первая комната открыта, там пусто. Другая комната – где мы оставили Минтая и Катю – заперта.

Димка, не раздумывая, вышиб хлипкую дверь ногой, прыгнул в проем. Я был не столь решителен, но бросать товарища не собирался и перешагнул порог, готовый к чему угодно.

Но только не к тому, что увидел.

В комнате было сумрачно. Из всей мебели я успел заметить лишь кровать с горой подушек и одеял. На кровати стоял голый Минтай с тапкой в правой руке. Обернувшаяся простыней Катя топталась на полу среди ароматических свечек и ныла, словно у нее болел зуб.

Минтай угрюмо посмотрел на нас, прикрылся тапкой и сказал:

– Паук.

Я выругался, как никогда прежде не ругался.

– Ты убил его? – простонала Катя.

– Он, кажется, в кровать упал, – уныло сообщил Минтай.

– Ну вы даете, – выдохнул Димка. И, пятясь, меня за собой утаскивая, повторил с еще большим чувством:

– Ну вы, блин, даете!

Мы спустились в холл, где разогревшийся чугунный камин дышал приятным сухим теплом, и успокоили девушек, избегая подробностей. Я старался не смотреть на Олю, но почему-то из-за этого ощущал себя сволочью и предателем. Подсев к Тане, я негромко поинтересовался ее самочувствием. Таня, покашливая, сказала, что ей гораздо лучше. Отвечала она очень тихо и при этом как-то нехорошо косилась на Димку, будто боялась, что он услышит, – и я заподозрил, что она давно уже все поняла.