Натали слушает меня рассеянно: ей важнее наблюдать издали за Романом, обедающим с Сильвеном.

– Вот скажите, как вы будете спасать мир, если не считаете себя значительной персоной? Теперь, хорошо разбираясь в человеческой истории, я задаю следующие вопросы: обладал ли Александр Великий смирением? Был ли альтруистом Аттила? Была ли присуща скромность Чингисхану? Иллюзии ни к чему. Хочешь способствовать эволюции своих сородичей – изволь развить в себе самоуверенность и харизму. Не знаю, как поступали бы на моем месте вы, но моя техника – не вилять, не идти на компромиссы, не добиваться сомнительного консенсуса, а действовать решительно, быть простой и прямой, говорить то, что думаю. Сами видели, как я набралась храбрости и произнесла речь.

– Ты правильно сделала, – кивает Натали, подкладывая себе тушеной крысятины.

– К тому же все эти сто два представителя вечно собачатся из-за ерунды.

Вместо ответа она старательно пережевывает горячую крысятину. Мне приходится продолжать в режиме монолога:

– Управлять – это не ждать и не надеяться, что все устроится само по себе. Управлять – значит не позволять другим решать за вас. Если ошибусь – тем хуже для меня.

В случае чего можно переложить ответственность на кого-нибудь другого – я называю таких «крайними».

– Сами видели, в бою я не миндальничаю, а действую эффективно. Будущее рассудит. Конечно, те, кто ничего не делает и никак не рискует, вызывают больше симпатии, чем те, кто строит амбициозные планы, требующие порой немного твердости. Эсмеральда упрекнула меня в том, что на моем счету нет великих побед, но сама-то она чего достигла, чтобы иметь право меня судить?

– Ничего, – соглашается служанка с полным ртом.

Я довольна, что она больше не вспоминает про мою мнимую спасательную миссию, когда я плюхнулась в воду в нью-йоркском порту.

Натали встает и идет за добавкой овощей, считающихся редким деликатесом.

Я тем временем давлюсь сырой крысятиной. Это, впрочем, не мешает мне развивать аргументацию.

– Лично я ничего не имею против тирании, если она обеспечивает быстрейшее продвижение в нужную сторону. Я читала вашу историю. Люди вечно кричат о своей ненависти к тиранам, но обратите внимание, о ком пишут в книгах: Юлий Цезарь, Людовик XIV, Наполеон, Сталин, Мао Цзэдун. Все это безжалостные кровавые убийцы, самовластные душители свободы. При этом именно они самые обсуждаемые личности, и неважно, что со временем выясняется, что они были худшими правителями, погубившими свои страны. Забыта их лживая пропаганда и их ослепительные дворцы, построенные на награбленное. Они цензурировали прессу и мордовали оппозицию, чтобы вольготно властвовать в отсутствие критических свидетельств. Поскольку выживали только покорные историки, ошибки тиранов замалчивались, а мельчайшие победы возвеличивались.

Я надеюсь произвести впечатление на мою собеседницу своими историческими познаниями, но моя служанка знай жует морковку, не сводя глаз с Романа.

– Не все так просто, – все-таки отвечает она мне.

– Если я вас еще не убедила, то позвольте напомнить, что все хорошие правители и управленцы из либералов плохо кончали: Людовику XVI, модернизировавшему Францию и превратившему ее в мировую колониальную державу, отрубили голову на заплеванной площади, под оскорбительные выкрики. Это я точно знаю, прочла в РЭОАЗ. Наполеона III, с которым страна перешла в индустриальную эру, сместили; на Горбачеве, избавившем Россию от коммунизма, сконцентрировалась вся ненависть его народа; Чжао Цзыян, старавшийся, чтобы демонстрации на площади Тяньаньмэнь не завершились кровопролитием, был отстранен его же министрами и заменен палачом Ли Пэном. Уроки всего этого очевидны. Лучше быть бессовестным, продажным, лживым тираном, чем компетентным, искренним, великодушным руководителем, допускающим оппозицию и критику. Кстати, худшие диктаторы чаще всего умирают от старости в своей постели, в окружении любящей семьи и преданных слуг, тогда как реформаторов, как я только что доказала, обычно смещают или вообще казнят. Мой вывод из всего вышесказанного таков: мне следует навязывать свою волю, даже в ущерб другим. Когда твой враг суров, надо превзойти его суровостью.

Но Натали меня не слушает. Я даже сомневаюсь, что мои разговоры ее интересуют.

Плевать она хотела на мои политические рассуждения. Конечно, она ведь считает, что кошачье мнение о предводителях человечества заведомо не представляет интереса.

Натали начинает плакать.

– Мои слова о том, что я предпочитаю тиранов, а не демократические ассамблеи, довели вас до такого состояния?

Она отрицательно мотает головой.

– Тогда из-за чего вы плачете? Из-за крыс? Из-за прибытия Тамерлана? Из-за того, что никто не слушает моих советов?

– Нет, – бормочет она и утыкается лицом в сгиб локтя.

– Перестаньте, Натали! Ну признайтесь. Сами знаете, я не только ваша хозяйка, но и ваша… как это у вас называется? «Подруга»! Так в чем дело?

Женщина поднимает голову, смотрит из-под упавших на лицо всклокоченных волос, утирает слезы и выпаливает:

– Я беременна.

Котенок рождается глухим и слепым. Целую неделю он не открывает глаз и для ориентации прибегает только к обонянию и к осязанию. На десятый день у него наконец прорезается слух. В возрасте одного месяца он начинает есть твердую пищу и слышит уже втрое лучше, чем человек. В возрасте одного года он перестает расти.

Энциклопедия абсолютного и относительного знания.

Том XIV

Не знаю, что думаете о людях вы, но я, вынужденная жить с ними бок о бок, стала находить их даже трогательными.

Их поведение настолько иррационально!

Я, конечно, не сказала Натали, что ее беременность – подходящая причина, чтобы помириться с Романом, но, видимо, так заразительно об этом думала, что она отвечает:

– Уверена, он переспал с Эдит.

Я издали наблюдаю за Эдит, не отпускающую руку Джессики. Наблюдаю и за Романом, как будто обсуждающим с Сильвеном высоконаучные темы, и говорю себе, что вразумлять ее себе дороже, потому что Натали уже убедила себя и любой довод, противоречащий ее уверенности, только выставит меня его сообщницей.

Каждый живет с собственными истинами и уверен, что они единственные.

Делая вид, что она ничего мне не сказала, я мяукаю:

– Поздравляю!

– Я не хочу оставлять этого ребенка.

Вот это новости!

– Я не люблю Романа.

И опять в слезы.

Я не вижу связи между этими двумя событиями.

Самцы – поставщики сперматозоидов. Привязанность возникает между матерью и дитя, не пойму, при чем тут отцы. Лично я всегда считала, что самцы существуют только для того, чтобы доставлять нам сексуальное удовольствие, ну и помогать, когда у нас возникает нужда в помощи. Мои отношения с Пифагором – особый случай, потому что у нас обоих был во лбу Третий Глаз. Эти придатки позволяли нам контактировать напрямую, мозгами, что создавало уровень взаимосвязи, вряд ли досягаемый с каким-нибудь другим котом.