– Пора обедать, Камилла! – бесцеремонно обратился молодой человек к мадам, одновременно смерив Эрнеста хмурым взглядом.

Мадам сделала вид, что не понимает его, и продолжала что-то щебетать Эрнесту.

– Камилла, пора обедать! – молодой человек повысил голос, и на этот раз мадам пришлось его услышать.

– О-бье-дать? Что есть такое – обьедать?

– Табльдот! – сердито пояснил молодой человек.

– О, пардон! – послав Эрнесту обворожительную улыбку и кивок, мадам приняла руку сердитого молодого человека и величественно поплыла к выходу.

До Эрнеста донесся сердитый голос молодого человека: «Почему это ты сделала вид, что не понимаешь меня?» Мадам просто пожала плечами в ответ. Эрнест немного помедлил – и последовал за странной четверкой. Когда он вошел в столовую, то увидел, что единственное свободное место за столом – возле его недавней знакомой из кофейни. Если бы Эрнест был немного наблюдательнее, то, возможно, сообразил бы, что мадам нарочно оставила для него место, поскольку до его прихода стул скрывался под пышными складками ее шелкового платья. Теперь же она проворно подвинулась и пригласила Эрнеста легким кивком.

Эрнест сел – и мадам немедленно вовлекла его в очередную бесконечную беседу, что, казалось, было весьма неприятно сердитому джентльмену, сидевшему справа от нее, поскольку он порывисто отодвинул от себя тарелку. Однако мадам оставалась совершенно безмятежной и не обращала на выходки своего спутника никакого внимания, пока, наконец, он не прошептал ей на ухо нечто, от чего кровь прилила к ее прелестным щечкам.

«Прекрати, слышишь!» – услышал Эрнест ее яростный шепот, а в следующий миг – последующие события требуют, чтобы мы говорили исключительно правду, – наступила очередь Эрнеста покраснеть, ибо – увы! – не было никаких сомнений, что дерзкая ножка мадам красноречиво прижалась к его ноге. Эрнест схватил бокал вина и торопливо пригубил, чтобы скрыть смущение; однако мы не можем с уверенностью сказать, хватило ли у него нравственного мужества выйти из этой щекотливой ситуации, найдя спасение за куда более холодной, но зато безопасной ножкой стула. История об этом умалчивает – будем надеяться, что наш герой остался тверд. Так это было или нет, но обедал Эрнест без аппетита, коему ситуация ну никак не способствовала. Тем временем мистер Эльстон, сидевший напротив, спросил его:

– Не собираетесь сегодня на танцы, мистер Кершо?

К изумлению Эрнеста, вместо него ответил джентльмен, сидевший справа от мадам – и тоже с немалым удивлением:

– Да, я собираюсь.

– Простите великодушно, – заметил мистер Эльстон, – но я обращался к другому джентльмену, слева от вас.

– О разумеется. Мне послышалось, что вы сказали – Кершо.

– Совершенно верно, я именно так и сказал, поскольку имя этого джентльмена – Кершо, как я полагаю.

– Ну да, – вступил в разговор и Эрнест. – Я – Кершо.

– Очень странно, – воскликнул мрачный молодой человек, – поскольку и я – Кершо. Я не знал, что есть другие… Кершо.

– И я не знал других, – кивнул Эрнест, и лицо его потемнело, – кроме сэра Хью Кершо.

– Я – сын сэра Хью Кершо, и меня тоже зовут Хью Кершо! – последовал ответ.

– Ну конечно! – вскричал Эрнест. – Значит, мы кузены, я полагаю – поскольку я его племянник, сын его брата Эрнеста.

Хью Кершо, судя по всему, не испытывал ни малейшего энтузиазма, узнав эту новость; он просто приподнял редкие брови и сказал: «О да, я припоминаю, мой дядюшка оставил сына». После этого он наклонился к своему соседу и отпустил какое-то замечание, заставившее того рассмеяться.

Эрнест почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо; в тоне его кузена было нечто оскорбительное и дерзкое.

Обед подошел к концу, и мадам, послав Эрнесту очередную обворожительную улыбку, удалилась. Эрнест с мистером Эльстоном выкурили по трубке, а около девяти часов отправились в Холл, или Залы Ассамблеи – здание, почти полностью состоявшее из стекла, где во время сезона трижды в неделю гости порта Святого Петра могли насладиться танцами, флиртом и беспечным весельем.

Первой, кого Эрнест встретил здесь, оказалась мадам – теперь она была в вечернем платье, открывавшем ее белоснежные плечи. Она сидела возле самой двери и, казалось, наблюдала за входящими. Эрнест вежливо поклонился ей и хотел пройти дальше, но мадам, верная прежней тактике, уронила свой букет. Эрнест наклонился и поднял его, вернул владелице и снова собирался уйти, однако в этот момент заиграл оркестр, и мадам обратилась к нему:

– О, прелестная музыка! Мсье вальсирует, не так ли?

Через несколько секунд они уже кружились в танце. Эрнест заметил и своего кузена – тот стоял в углу и пристально смотрел на него отнюдь не дружелюбным взглядом. Мадам заметила, куда смотрит ее партнер.

– Ах, мсье Хью не вальсирует, так жаль! Посмотрите-ка, он ревнует – вам не кажется?

Эрнест трижды танцевал со своей очаровательной поработительницей; с последним вальсом завершился и весь бал. Кузен подошел к ним, и вся компания, включая мистера Эльстона, вышла на свежий воздух и побрела по узким и крутым улочкам, теперь совершенно пустынным, к отелю. Здесь Эрнест пожелал спокойной ночи мадам, а она протянула ему руку. Он пожал ее – и почувствовал, как в ладонь ему скользнул клочок бумаги. Не привыкший к таким трюкам Эрнест выронил его. Это была программа бала, на которой было что-то нацарапано карандашом. К сожалению, Эрнест был не единственным, кто видел это; кузен Хью, весьма нетрезвый, тоже заметил записку и попытался забрать ее, однако Эрнест оказался проворнее.

– Дай мне это! – хрипло рявкнул кузен Хью.

Вместо ответа Эрнест сунул записку в карман.

– Что там написано?!

– Я не знаю.

– Что ты написала на программе, Камилла?

– Бог мой, да отстань же ты от меня!

– Я настаиваю, чтобы вы отдали мне записку! – взревел Хью.

– Этот мсье – джентльмен, он этого не сделает! – сказала мадам, бросив многозначительный взгляд на Эрнеста, а затем повернулась и ушла в гостиницу.

– Я не собираюсь отдавать вам записку, – сердито сказал Эрнест.

– Ты отдашь мне ее!

– Эта леди – ваша жена? – спросил Эрнест.

– Это мое дело! Отдай записку!

– Я не отдам вам ее, – начиная терять терпение, огрызнулся Эрнест. – Я не знаю, что там написано, да и не хочу знать, но что бы там ни было – леди дала ее мне, а не вам. Она не ваша жена, и вы не имеете права требовать у меня ее записку.

Кузен Хью побледнел от ярости. Он и в лучшие свои времена не был добрым человеком, теперь же, пьяный и обуреваемый ревностью, он выглядел совершеннейшим злодеем.

– Будь ты проклят! – прошипел он. – Чертов полукровка! Надо полагать, свои манеры ты перенял у мамаши!