Если бы вдруг отказала система астроориентации (станция бы «ослепла»), нам не удалось бы, к примеру, скорректировать траекторию «Луны» и выбрать заданный район посадки.

Радиоприемники с антенно-фидерным устройством — это «уши» корабля. С их помощью аппарат «слышит», «чувствует» волю человека, получает его помощь и поддержку. (К примеру, манипулятор забора грунта на «Луне-16» работал по радиокомандам с Земли). Если бы почему-либо испортился «слух» аппарата, то команды с Земли не находили бы адресата, а значит, полет закончился бы неудачей.

Ракетные двигатели станции меняют его орбиту, переводят с одной траектории на другую. Без них станция не смогла бы «ходить» в космическом пространстве. Топливо, которым перед полетом заправляют двигатель, — это «пища» станции, пища здоровая и весьма-весьма калорийная, приготовленная особо искусными «поварами»!

Автомату для жизни, как и человеку, нужны определенные условия. Их создает система терморегулирования. Если аппарат перегрелся на солнышке и ему жарко, система терморегулирования включает вентиляторы (веера). А чтобы аппарат не переохладился (и не перегрелся), его укутывают в «шубу» — теплоизоляцию. Очень часто аппарат при перелете ведет себя по отношению к солнышку, как турист у костра, равномерно подставляя свои, «аппаратные» бока солнечным лучам.

Мозг автомата, его сложнейшая часть, — система управления. От всех систем и датчиков по специальным проводам — нервам сюда сбегаются сигналы. Система управления «обдумывает» все, что принесла ей нервная система, то есть обрабатывает полученную информацию и выдает управляющие команды, которые включают в работу «мускулатуру» объекта, заставляя его работать согласно логике полета.

Автомат «разговаривает» с человеком с помощью телеметрии. Без телеметрии мы бы не разобрались, отчего с аппаратом вдруг приключилась беда, как функционировали при этом разные системы. Без телеметрии аппарат был бы «нем» и никогда не рассказал о том, что он видит и знает.

Кроме этих систем-органов «Луна-16» имеет еще чуткие рабочие «руки». Манипулятор и буровой станок грунтозаборного устройства — вот умные руки, которые взяли керн лунной породы, бережно и точно вложили его в контейнер и надежно загерметизировали, предохраняя от разрушительного тепла и перегрузок при входе спускаемого аппарата со второй космической скоростью в атмосферу Земли.

Но космический аппарат не мог бы «видеть», «слышать», «ходить» и «думать» — словом, «жить», если бы не система электропитания. Источники питания (химические аккумуляторы, преобразователи) — это сердце корабля. По многочисленным силовым проводам — «кровеносным сосудам» — разносится во все уголки автомата его «кровь» — электроэнергия.

Читатель, не видевший «Луны-16» на ВДНХ (ее копию, естественно), пробежав глазами эти строчки, вполне может представить ее в виде человекоподобного робота — с головой, руками, ногами, ушами. И… ошибется.

Человек, не имеющий непосредственного отношения к созданию станции и увидевший ее в цехе, так описал свое знакомство с ней: «Передо мною возвышалось нечто напоминающее ажурную металлическую пирамиду. Ее венчал шар. Матово-коричневый, он походил на кокосовый орех, только огромный, больше футбольного мяча. Под ним, как постамент, блестел цилиндр. Ниже цилиндра начиналась такая головоломная путаница из шаров, цилиндров, конусов, труб и спиралей, словно какому-то гениальному геометру удалось лабиринт помножить на самого себя. Путаница в квадрате!

Только сверкающий раструб сопла, обнаруженный посреди основания, намекал, как расположится станция на траектории перед посадкой на Луну»[7].

И все же наша «Луна-16» — робот, хотя «лицом и не вышла».

Что ж, пусть, как говорится, менее симпатично, но более полезно.

И если бы я был гидом, легко бы отыскал и показал и «сердце» робота, хотя выглядело бы оно в виде двух светло-серых продолговатых ящиков, и «мозг», хотя он предстал бы как множество черных ящичков, вставленных в «пчелиные соты».

* * *

Истинный знаток поэзии по нескольким, даже не знакомым строчкам всегда отличит Пушкина от Лермонтова, Тютчева от Блока. Любитель живописи, увидев картину, тотчас скажет, чьей кисти она принадлежит: Шишкина или Куинджи. А человек, сведущий в авиации, взглянув на новый самолет, без труда определит, в недрах какого КБ он родился: Туполева, Ильюшина или Антонова.

С космическими аппаратами дело сложнее. И не только потому, что они не похожи ни на что существующее в природе, а похожи только сами на себя. И не только потому, что условия, царящие на небесных телах и диктующие, какими быть этим аппаратам, столь несхожи, что лунная станция мало чем напоминает венерианскую, а та в свою очередь, марсианскую… Это потому, что при создании ее надо отыскать тысячи компромиссов. Чтобы удовлетворить и «антенщиков» — им бы подальше вынести свои антенны и сделать их побольше. И оптиков — для них антенны — досадная помеха. И прочнистов — им бы больше массы «вогнать» в конструкцию, чтоб крепче была. И прибористов — им позарез нужна эта масса для своих приборов, и чтоб работали в комфортабельных условиях… Вот и получается диковинная конструкция.

И все же, если бы я даже не знал, кто проектировал «Луну-16», глядя на эту станцию, непременно угадал бы: руки Федора Ильича Николаева. Угадал бы по строгой логичности и отточенности конструкции, по удобству подходов к любому блоку — что для эксплуатационника первостепенное дело, и по изяществу компоновки.

В нашем, в общем-то не бедном на примечательные личности, конструкторском бюро Федор Ильич — человек особо уважаемый. Многие аппараты, ставшие потом этапными и принесшие заслуженную славу не только фирме, но и стране, начинались с линии, проведенной Федором Ильичем, проектантом редкой технической эрудиции, удивительной работоспособности, конструктором с поразительно развитым чувством перспективы и реализма. Его толстенные рабочие тетради в серо-зеленых картонных переплетах — хранители сотен важнейших проработок, его логарифмическая линейка метровой длины, хорошо знакомые людям, имеющим доступ в святая святых фирмы — проектный отдел, — вошли в устный «фирменный» фольклор.

Не знаю, сколько вариантов рассчитал Николаев, сколько затратил он дней и ночей, прежде чем разработанная им компоновка воплотилась в металл и теперь стояла перед изумленным испытателем, поражая своим совершенством и безукоризненностью форм…

Ну что ж, как ни хороша машина, но дальше любоваться ею времени нет. Пора «жгутовать». Собирать схему испытаний.

* * *

С первых же дней автономных испытаний удивился деятельному участию в них Юрия Владимировича Давыдова. Каждое утро он исправно являлся на оперативки, разбирался в замечаниях, вызывал смежников, старался во всем помочь испытателям. Юрий Владимирович считался чистым теоретиком, превосходным математиком, практической отработкой аппаратов не занимался. Мое недоумение быстро рассеял Валя Рубцов.

— А ты знаешь, заметил как-то Валя, — кто сказал: «Эврика!»? Давыдов.

После этого я проникся к Юрию Владимировичу еще большим уважением, видя в нем не только автора идеи, но и ревностного бойца за нее. Да, именно