– А может, кого-то просто все достало, он уехал сюда, подальше ото всех, и повесился?

– Как – уехал? Как – достало?! – всполошилась Регина Витольдовна, у которой рушились теории.

– Кстати, очень здравая мысль, – хмуро поддержал Сергея Бобриков, чиркая роликами по старому, потрескавшемуся асфальту.

Дверь домика директора, кремовой дачки среди неухоженных кустов чубушника, оказалась запертой. Окна были наглухо заклеены газетами. Между рамами, кротко подняв иссушенные лапки, лежали дохлые мухи. Было непохоже, что тут есть жизнь, но Сергей решил на всякий случай постучать и позвать директора.

– Его как зовут-то? – спросил он перед тем, как размахнуться.

– Не знаю! – запаниковала Регина Витольдовна. – Вова? Как зовут директора?!

Бобриков пропыхтел что-то неопределенное.

– Кто-нибудь! – сбивая кулаком с двери струпья оставшейся краски, крикнул Сергей. – Извините! Есть кто?

В наступившей тишине громко жужжали слепни, привлеченные распаренным человеческим телом.

Владимир Петрович вызвался поискать в пристройке, в которой раньше была библиотека. Двенадцать лет назад там, в окружении стеллажей с книгами, целыми днями дремала белесая и вялая, как слабосоленая сельдь, библиотекарша. А Регина Витольдовна в сопровождении недовольного Сергея покатилась к столовой.

Остроглазый начинающий писатель еще издали углядел на двери столовой темную нашлепку навесного замка, но промолчал. Когда они подошли ближе, из-под крыльца вылезла тощая кошка, глянула на посетителей дикими глазами и исчезла в кустах. Вспомнив откормленных писательскими женами котов, медитировавших на теплом асфальте вокруг столовой, Сергей озадаченно сдвинул брови. Из кустов раздался истошный писк. Кошка кого-то ела.

Из-за двери не доносились аппетитные запахи, и с детства знакомого Сергею позвякивания столовской посуды тоже слышно не было. Более того – окна на первом этаже оказались плотно заколочены досками.

– Странно, – сказала Регина Витольдовна, и в ее маленьких глазках блеснул азарт. – А вы в столовую в этом сезоне ходили?

Сергей признался, что приехал только вчера вечером, и, не удержавшись, ехидно заметил, что в явно закрытую столовую ходить, по его мнению, затруднительно. Регина Витольдовна еще что-то говорила, но он не слушал. О том, что за столько лет порядки в доме отдыха могли измениться, а столовая – закрыться, Сергей как-то не подумал. До ближайшего поселка было километров десять, и там раньше работал продуктовый магазин, так что…

На другом конце дорожки возник пыхтящий и потеющий Бобриков.

– Никого нет! – крикнул он. – И книг нет, пусто!

– Странно, – повторила Регина Витольдовна и бросила быстрый взгляд на Сергея, видимо, приглашая его разделить недоумение.

Блуждая среди пустующих хозяйственных построек, Бобриковы сначала удивлялись, а потом начали беспокоиться. Как выяснилось, они тоже приехали в дом отдыха вчера, практически одновременно с Сергеем. И в сумерках им тоже показалось, что все здесь осталось как было – дачки, столовая, вечерние сборища в беседке… Да, в беседке определенно горел свет и слышался хохот.

– А что, если того… мужчину убил кто-то из обслуги? – блестя глазами, предположила Регина Витольдовна и тут же начала строить гипотезу. Сначала в ней участвовал только один представитель обслуживающего персонала, но постепенно, под жужжание насекомых и пыхтение Владимира Петровича, в гипотезу затянуло всех. Возникла банда, руководимая директором, которая завлекла в свои сети богатого отдыхающего (хотя Сергей пытался возразить, что богатый не стал бы тут отдыхать), повесила его после совместного распития спиртных напитков, ограбила дачу и исчезла в неизвестном направлении. Скорее всего, банда прикинулась обслуживающим персоналом, а настоящих сотрудников дома отдыха они тоже могли убить, только раньше. Ведь тут такая глушь, никто и не узнает, что здесь произошло, пока забьют тревогу – преступники будут уже далеко. А банда, возможно, еще не покинула дом отдыха и прячется где-то рядом…

Хорошо, что Сергей вовремя вспомнил про Алычова, присутствие которого еще накануне вечером выдали пучки травы на веранде. Алычов был из породы любознательных домоседов, которым всегда и до всего есть дело. Он наверняка сидел сейчас в своей даче, и ему, как человеку серьезному, можно было передоверить роликовых Бобриковых с их повешенным незнакомцем. Критик интересовался «гримасами жизни», и ему определенно понравились бы монологи несколько, все-таки, ненормальной Регины Витольдовны. А сам Сергей надеялся вернуться в свою дачу и предаться творческим потугам, пока еще есть время до приезда полиции, которую каким-нибудь способом непременно вызовут, и тогда дом отдыха всполошится и загудит, как осиное гнездо.

Светло-желтая дачка Алычова была открыта. Пока Бобриковы с грохотом взбирались на крыльцо, Сергей озадаченно осмотрел пыльную веранду с желтой газетой прошлого десятилетия на столике и пересушенными растительными останками под потолком. Начинающий писатель позвал хозяина, но дачка молчала. Пол нехорошо проседал под ногами. В стенах пощелкивали древоточцы. Сергей дотронулся до одного из бурых травяных веников на веревке и, глядя на кружащуюся в солнечных лучах пыль, вдруг отчетливо вспомнил, как года четыре назад в другой газете, еще белой и распластанной в витрине киоска, увидел крохотную заметку о смерти критика Алычова. И даже вспомнил, что подумал тогда: бесчисленные дилетанты все-таки отомстили бедному Алычову, предав его забвению, и никому он под занавес своей жизни не был нужен, раз его уход почтили всего лишь тремя строчками на последней странице.

Сергей скрипнул зубами от тихой злобы. Это же надо – память услужливо накидала ему столько мелких подробностей о жизни Алычова, его любви к травам и ненависти к дилетантизму, но при этом коварно утаила факт его смерти. Даже злоупотребление наркотическими веществами, истощение и пережитый стресс не могли, по мнению Сергея, служить этому оправданием.

К супругам Бобриковым, которые все еще штурмовали крыльцо, начинающий писатель вернулся немного сконфуженным. И, чтобы не сознаваться в преступной забывчивости, буркнул, что ошибся домом.

Неподалеку как раз обитали безымянные литературные дамы. Днем они любили посидеть возле дачи в креслах-качалках, дымя крепкими сигаретами и вдохновенно, слегка в нос, рассуждая о творчестве и личной жизни друзей и знакомых. Рядом, на обитом клеенкой столике, всегда стояли чашки с вином.

Сергей торопливо направился туда, но на полдороге остановился, когда вынырнувшая из-за веток дача слепо уставилась на него заклеенными окнами. На полуобвалившемся крыльце, нижнюю часть которого доедали мох и сырость, действительно стояло плетеное кресло-качалка. Сергей медленно подошел к нему и ткнул пальцем. Кресло качнулось и умиротворяюще заскрипело.

По дорожке зачиркали коньки отставших Бобриковых.

– А тут кто живет? – заинтересовалась Регина Витольдовна. – Ваши знакомые?

– Тут никто не живет, – мрачно ответил Сергей. – И уже давно.