Тем же вечером, будто почуяв приятеля издали, явился дед Гена. И с порога неуклюже посочувствовал. Андрей сначала растрогался, а потом, чем сильнее алкоголь затуманивал мозги, тем назойливей сверлил их же вопрос: откуда дед Гена узнал? Он ведь в поселке никому не рассказывал, и вообще приехал только что – откуда же Гена знал, что надо ему соболезновать?

Под конец он стал расспрашивать, дед сначала отшучивался, потом огрызнулся, потом опять слово за слово, и они опять сцепились. Андрей не помнил – кто кому и что сказал, почему все закончилось дракой. Многие не помнят, сами себя, протрезвев, не понимают, и на суде потом ничего толком рассказать не могут.

Когда он деда Гену в очередной раз толкнул, тот со всей дури треснулся головой об угол табурета. И застыл на полу небольшим мешком, пахнущим потом и куревом. Андрей расталкивал его, бил по щекам, даже массаж сердца пытался сделать, как в кино. Но Гена лежал неподвижно, скосив влево полуприкрытые глаза, и кровь из виска сочилась.

И Андрей, порядочный образованный человек, художник, сжег сельского пьяницу и колдуна Гену в бочке, а оставшееся закопал под осиной. Ждал родню деда – если она, конечно, есть на белом свете, – с расспросами, ждал полицию, но никто не пришел. Целый год никто за ним не приходил.

Зато теперь пришел сам дед Гена.

Заморозки кончились через неделю. И тут же потянулись в свои владения хозяйственные дачники, прихватив все необходимое для подготовки к новому огородному сезону.

Андрея соседи нашли почти сразу же. Он лежал у себя на участке под осиной, рядом валялся топор. Видимо, пошел, изрядно поддавши, рубить осину на дрова, упал и замерз. Только вот странно – заморозки-то были не самые сильные, снегом землю лишь припорошило. А Андрей лежал твердый, заледеневший, покрытый изморозью. Как будто дохнуло на него откуда-то необыкновенным, убийственным холодом и прохватило мгновенно и насмерть.