Приехав навестить Роуз, дядя Лестан отправился с ней на прогулку по тихим зеленым улочкам Пало-Альто. Показав ей магнолии, на ветвях которых шелестели твердые темные листья, он мечтательно заметил, что полюбил эти деревья еще в «свое время», когда и сам жил на юге.

Волосы у него были чуть встрепаны, одежда – темно-синий пиджак, брюки цвета хаки и блестящие черные ботинки – в пыли, и вдруг Роуз поняла, что нередко видела дядю Лестана таким: элегантно одетым, но пропыленным насквозь.

На кончике языка у нее уже трепетала шутка о полетах сквозь звезды, но девушка смолчала. Кожа у дяди Лестана сегодня казалась еще темнее обычного, почти опаленной, а прекрасные густые волосы заметно побелели.

Низким мягким голосом дядя Лестан снова твердил старую присказку: помни, Роуз, ты можешь стать кем пожелаешь, кем угодно. Писатель, поэт, музыкант, врач, архитектор, юрист. Или – можешь выйти замуж, создавать домашний уют для мужа и ребятишек, это ведь тоже замечательно.

– Если за деньги нельзя купить свободу заниматься, чем пожелаешь, на что они вообще нужны? – спросил он чуть ли не с грустью в голосе. – А у тебя, Роуз, есть деньги. Уйма денег. И времени. А если время не способно дать нам свободу делать то, что мы желаем, что в нем толку?

Роуз стало больно, так больно. Она любила дядю Лестана. Рядом с дядей Лестаном какие бы то ни было мысли о профессоре Гарднере Пейлстоуне исчезали, растворялись сами собой. Но Роуз ничего не сказала, боясь, что не выдержит и расплачется. Лишь улыбнулась и подтвердила – да, она помнит, он ведь уже говорил это ей давным-давно, когда она была еще совсем маленькой. Говорил, что она может стать, кем только захочет.

– Одна беда – я хочу всего и сразу! – пожаловалась она. – Хочу жить и учиться здесь, жить и учиться в Париже, и в Риме, и в Нью-Йорке. Хочу заниматься сразу всем на свете!

Дядя Лестан улыбнулся и сказал, что очень гордится ею.

– Ты выросла и стала настоящей красавицей, Роуз. Я всегда знал, что ты будешь хорошенькой. Когда я тебя впервые увидел, ты была как куколка. Но теперь ты прекрасна. Сильная, здоровая и… ну да, настоящая красавица. К чему играть словами?

И тут он вдруг превратился в самого настоящего тирана. Запретил ей выходить из дома без охранника – пусть тот даже на лекциях с ней сидит, в дальнем углу. А не найдется места в аудитории, пускай ждет под дверью. Роуз принялась спорить. Она хотела свободы! Но дядя Лестан даже и слушать не стал. Самый, что ни на есть, властный и чересчур мнительный европейский опекун. Но разве могла Роуз возражать? Вспоминая все, что дядя Лестан для нее сделал, она невольно смолкала. Ну ладно, пусть так. Пусть водитель повсюду ходит за ней. Будет носить ее учебники. Правда, в нынешние времена айфонов и киндлов не так-то много приходится носить с собой учебников.

Через шесть месяцев после этого визита Роуз получила от дяди Лестана письмо, в котором говорилось, что теперь они будут меньше общаться друг с другом и что, хотя он очень ее любит, ему надо побыть одному. Пусть она наберется терпения и не сомневается в его любви. Когда-нибудь они непременно увидятся снова. А пока, если ей только что-то понадобится, достаточно обратиться к его поверенному.

В каком-то смысле оно ведь всегда так и было. Могла ли Роуз просить чего-то еще?

Прошел год, а она так и не видела дядю Лестана.

Впрочем, она была страшно занята всяким другим. Потом второй год – но и это еще ничего. Было бы чистейшей неблагодарностью жаловаться, тем более что парижский поверенный дяди звонил ей каждый месяц.

Четвертый курс начался уже две недели назад, а Роуз, как встарь, безнадежно сохла по Гарднеру Пейлстоуну. Она посещала целых три класса, которые он вел, и, свято уверенная, что сама когда-нибудь станет великим поэтом, внимала каждому его слову. Посетив университетскую поликлинику, она раздобыла всю информацию, а заодно – противозачаточные таблетки, и теперь ждала времени, когда они наконец смогут быть вместе. Гарднер Пейлстоун звонил ей каждый вечер и не меньше часа висел на проводе. Говорил, никогда еще у него не было такой многообещающей ученицы.

– Я хочу научить тебя всему, что сам знаю, Роуз, – говорил он. – Я никогда и ни к кому такого не испытывал. Хочу дать тебе все, что только могу, Роуз. Понимаешь? Все, что я знаю, что выучил, что открыл – я хочу все, все подарить тебе.

Казалось, он чуть не плачет. Роуз захлестывали чувства.

Как же ей хотелось рассказать дяде Лестану о Гарднере – но это было невозможно. Роуз писала длинные письма и отсылала их поверенному в Париж, а в ответ получала трогательные подарочки. Конечно, думала она, это от поверенного – но с каждой приходила открытка, подписанная дядей Лестаном, и эти открытки были для девушки дороже жемчужных ожерелий и аметистовых брошек, которые прилагались. Наверняка в один прекрасный день дядя Лестан сумеет оценить поразительный талант Гарднера, его страсть, и гений, и все остальное.

Когда она в классе предавалась мечтам, Гарднер Пейлстоун казался ей самым прекрасным, тонко чувствующим и блестящим человеком на свете. Конечно, он не так красив, как дядя Лестат, да и выглядит старше – наверное, потому что не отличается столь же завидным здоровьем. Но Роуз искренне любила в нем все – орлиный нос, высокое чело и длинные пальцы, которым он столь драматически жестикулировал, расхаживая перед доской взад-вперед.

Как же разочарован он, с горечью провозгласил профессор, как сокрушен тем, что «ни единый студент в этой комнате не понимает и десятой части того, о чем я говорю». Закрыв глаза, он склонил голову, прижал кончики пальцев к переносице и картинно затрепетал. Роуз чуть не заплакала.

Сидя на траве под деревом, она снова и снова перечитывала стихотворение Уильяма Карлоса Уильямса. Что оно означало? Роуз не знала, не могла сказать точно. Ну и как признаваться в этом Гарднеру? Девушка разразилась слезами.

Перед Рождеством Гарднер сказал Роуз: настал момент им познать друг друга. Как раз наступали выходные. Он хорошо все продумал.

Роуз пришлось выдержать настоящую битву со своим любимым шофером, Мюрреем. Он был молод и предан, с ним было весело – но назойливостью он не уступал остальным ее платным опекунам.

– Держись на два квартала позади нас, – велела Роуз. – И смотри, чтобы он тебя не заметил. Пойми – я собираюсь провести вечер с ним, а ты, коли так угодно, можешь ждать снаружи, тихо и ненавязчиво. И не думай испортить мне вечер!

Мюррей продолжал сомневаться. Этот невысокий мускулистый еврей русского происхождения десять лет прослужил в полиции Сан-Франциско, пока не получил эту работу, на которой платили в три раза больше прежней его зарплаты. Как и все остальные телохранители Роуз, он был честен, прям и порядочен. И профессора этого не одобрял. Но приказ Роуз выполнил в точности.

В тот вечер Гарднер заехал за Роуз в шесть часов и повез ее в таинственный георгианский особняк в старом центре Пало-Альто. Извилистая подъездная аллея вела через ухоженный сад к величественному крыльцу, которого не было видно с улицы.