тому, кто им открыл ворота. Насколько Глеб понял, тот и был родственником Николы и хозяином всего вокруг.

Никола представил Глеба хозяину усадьбы, сказав, что он русский турист. Недоверие, которое вначале Глеб читал в глазах хозяина, сменилось доброжелательностью. Хозяин, конечно, не говорил по-русски, но на сербском он говорил четко и не быстро, не то, что Никола. Поэтому почти все, что ему говорил хозяин, Глеб понял. Хозяин показал рукой вокруг всей усадьбы и сказал, что Глеб может ходить везде и смотреть все что хочет, собак можно не бояться, на день их запирают.

Неожиданно, до них стали долетать странные звуки. Не то рев, не то стон большого животного. Глеб вопросительно посмотрел на хозяина. Тот сказал, что в том дальнем строении, которое является конюшней, уже второй день не может ожеребиться кобыла. Силы ее на исходе, уже и ветеринар был у них, ничего сделать не мог. Сейчас там старая Мария, местная знахарка и колдунья. Если и она не поможет, то придется резать живот кобыле, чтобы спасти либо ее, либо жеребенка. Поэтому сейчас в усадьбе не видно людей, почти все в конюшне, ждут, чем это все закончится.

Хозяин и Никола пошли в ангар, возле которого остановилась их машина, чтобы загружать продукты. А Глеб походил немного возле машины и, непонятно почему, но пошел в конюшню.

По мере приближения к конюшне, звуки стали все громче, иногда это был храп, иногда хрип, которые переходили в стон.

В конюшне было немного людей, скорее всего во всей усадьбе было немного людей, так как кроме как в конюшне, Глеб не увидел ни одного человека вокруг. Зрелище было не веселое. Люди окружили полукольцом ясли, в которых на сене лежала гнедая кобыла с большим животом. Периодически бедное животное хрипело, стонало, по телу ее пробегали конвульсии. Женщины, которые стояли вокруг, платками вытирали слезы из глаз.

Возле кобылы находилась старая, но крепкая женщина. Одета она была так же как и все, только на голове у нее был платок, который завязан был каким-то особым способом. Колдунья Мария проделывала некоторые манипуляции над животным, прижимала свои ладони к разным местам лошади, то прикладывала ухо к ее животу.

Колдунья встала и внимательно осмотрела людей, стоящих вокруг. Взгляд ее был недобрый. Из слов, которые она говорила, Глеб с трудом понял, что на всех, кто здесь стоит наложено что-то вроде порчи, поэтому никто не может ей помочь. Неожиданно ее взгляд остановился на Глебе. Она быстро сорвалась с места и бросилась к нему. Он ничего не успел сообразить, как она взяла его за руку и потащила, именно потащила а не потянула, к лошади. Приговаривала, что только на нем ничего не «лежит» и поэтому только он может ей помочь.

Подведя Глеба к лошади, она больше знаками показала ему, что он должен поднять голову лошади. Это было не просто, голова была тяжелая, но лошадь не сопротивлялась. Глаза бедного животного были полузакрыты, на губах засохла пена. Из горла вырывалось прерывистое очень тихое дыхание. Глеб поднял ее голову так, чтобы Мария смогла влить ей в горло содержимое небольшого кувшина. Почувствовав жидкость на губах, лошадь стала судорожно глотать, словно жажда иссушила ее всю изнутри. Часть жидкости вытекла на землю, но все же достаточно зелья попало по назначению. Глеб положил ее голову на солому, которой был выстлан пол, и сверху положил свои руки. Так он мог чувствовать слабую жизнь в теле животного.

Зелье стало действовать. Через несколько минут звуки лошади изменились. В них появилась сила, наверное это была последняя попытка лошади разродиться. Глеб по приказу Марии прижал голову лошади к земле, а Мария шепча не то молитву, не то заклинание, поглаживала живот лошади. Неожиданно лошадь напряглась и задрожала, по животу прошлись перекаты, Мария быстро подбежала к ней со стороны хвоста, схватило рукой за что-то, как потом оказалось, за показавшее копыто жеребенка, и стала тянуть его со всех своих сил. В это время Глебу всем своим телом пришлось навалиться на голову и шею лошади, чтобы передняя часть ее тела была неподвижна и опиралась на землю. Чтобы последних сил хватило, чтобы сделать самое главное – вытолкнуть жеребенка из себя и дать жизнь и ему, и себе.

Вздох облегчения вырвался из груди сразу всех окружающих, Мария по инерции чуть не упала – она вытащила жеребенка из живота лошади, он лежал рядом окровавленный, но живой. Жива была и лошадь, она опустила голову без сил, но дыхание ее стало ровным. Она открыла глаза и посмотрела на Глеба. Взгляд этот был настолько осмысленным и выразительным, что Глеб поневоле наклонился к ее голове и прижался губами к ее лбу. В глазах лошади он прочитал благодарность и теплоту, словно это Глеб, а не сама лошадь, вернул к жизни два живых существа: ее и жеребенка.

К ним сразу подбежали две женщины с ведром воды и стали обмывать и жеребенка и лошадь. Когда жеребенок привстал на ногах, все увидели на лбу гнедого жеребенка белое пятно, как звезда.

Из шума, который моментально создали люди, до того стоявшие в тишине, Глеб уловил, что жеребенок со звездой на лбу – это к счастью и богатству.

Воспользовавшись поднявшейся вокруг суматохой радости, всем захотелось погладить жеребенка и лошадь, Глеб отошел в сторону и направился прочь из конюшни. Все, что с ним произошло, произвело на него очень сильное впечатление. Особенно он не мог забыть глаза лошади. Боль и печаль, даже саму смерть, в начале, и безмерную усталость, но огромное счастье в конце.

Неожиданно кто-то сзади потянул Глеба за рукав. Тот обернулся, перед ним стояла невысокая женщина его возраста, в руках у нее стоял небольшой поднос на котором была старинная граненая рюмка, полная до краев, и рядом лежал кусок хлеба. Женщина говорила только одно: «Спасибо, спасибо…». Глеб понял что нужно делать. Он поднял рюмку, сказал: «За жеребенка и за мать-лошадь!» и залпом выпил ее содержимое. На глазах его навернулись слезы – крепость напитка была не та, что ему наливали в корчмах по дороге в Будву. Это был настоящий деревенский самогон. Кусок хлеба очень выручил. Глеб пришел в себя через несколько минут, когда съел весь кусок хлеба. Женщина поцеловала его в лоб и сказала «На здоровье!».

Рюмка самогона очень помогла. Переживания улетучились и осталось только радость от рождения новой жизни. На ватных ногах он не спеша вышел из конюшни и присел на землю, прислонившись спиной к стене конюшни, полной