Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Михаила я почти не помню. Если он уехал в тридцать седьмом году, то мне тогда было только шесть лет. Я еще не ходил в школу. Георгия я знал. Георгий играл в футбол и вертелся на перекладине. Перекладина — врытые в землю столбы и водопроводная труба между ними — была во дворе Домбровских, рядом с домом.
— Я запросил военное министерство. Мне любезно прислали некоторые копии архивных документов, касающихся Михаила. Ты можешь их посмотреть…
3
Из личного дела Домбровского Михаила Станиславовича № 039684[3], стр. 7:
«Боевая характеристика на командира 463-го стрелкового Висленского полка майора Домбровского Михаила Станиславовича.
Удостоверение личности серия XII 000001, № 133745, 1920 года рождения, уроженец РСФСР, Краснодарского края, город Туапсе, поляк, член ВКП(б) с ноября 1943 года, образование: общее — техникум путей сообщения, город Тихорецк; военное — Краснодарское военное пехотное училище в 1941 году. В Красной Армии с 1939 года, участник Отечественной войны с августа 1941 года. Имеет два ранения и одну контузию.
В занимаемой должности командира полка с 15.8.1944 года, до этого исполнял должность заместителя командира полка.
Участник боев за рубежи рок: Молочная, Днепр, Ю. Буг, Днестр, Висла.
В самых сложных условиях наступательного боя умеет организовать взаимодействие и управление приданных поддерживающих средств, оборону строит умело и продуманно. Принимает смелые и продуманные решения.
В бою на Висленском плацдарме в районе местечка Сборув (Польша), когда противник бросил крупные силы пехоты и танков, пытаясь окружить полк, майор Домбровский во главе арьергардной группы смелым маневром отвлек главные силы противника и дал возможность дивизии развернуться и занять оборону, нанеся противнику тяжелые потери.
В период боев на левом берегу реки Одер (Германия) полк под командованием майора Домбровского переправился через реку Одер, с ходу атаковал противника, теснившего действующие на плацдарме части и угрожавшего городу Олау, овладел населенными пунктами Штановец, Мерцдорф и восстановил положение.
Развивая наступление на плацдарме, полк майора Домбровского занял 17 населенных пунктов, превращенных немцами в сильно укрепленные опорные пункты. В результате чего плацдарм был расширен и полк представлен к наименованию Одерского.
Дисциплинирован. Исполнителен. Тактически грамотен. Над повышением своих знаний работает, боевые действия полка строит на изучении предыдущих боев, в бою находчив, принимает неожиданные для противника дерзкие решения, навязывая ему свою волю.
Требователен к себе и подчиненным. Пользуется заслуженным авторитетом среди личного состава.
За умелые боевые действия и личное мужество награжден двумя орденами — Александра Невского, Отечественной войны 2-й степени — и медалью «За отвагу».
Идеологически выдержан. Морально устойчив. Физически здоров.
23 марта 1945 года.
4
Звуки, которые колеса извлекали на стыках, не отличались четкостью и ритмом, возможно по той причине, что вагон был старый, болтался из стороны в сторону. Дребезжали стекла. По-нудному. Так нудно пищит комар, жужжит осенняя муха. Табачный дым настойчиво льнул к лампочке, заслоненной выпуклым грязным колпаком, словно хотел погреться там, под потолком, где было тепло и душно.
Онисим лежал на третьей, багажной полке справа от меня. Нас разделял проход, заставленный понизу мешками, оклунками, сапогами и ботинками. Люди сидели тесно. Пахло табаком, потом, старой одеждой. Голоса и грохот вагона сливались в общий гул, ни на что не похожий. Обалдеть от него можно было и за четверть часа, а мы ехали целых два.
За окном напротив мельтешили деревья. Иногда поезд словно взмывал в небо. Это, значит, железная дорога уходила в гору. И тогда лощины долго разворачивались с севера на запад, плоские в скупом на солнце, дождливом рассвете. Кто-то за перегородкой, в соседнем купе, громко пел:
Зачем тебя, мой милый, я узна-а-ла?
Зачем ты мне ответил на-а любо-о-овь?
Посапывал Онисим, бездумно глядя в коричневый потолок.
— Ты сам-то любил кого, Онисим? — громко спросил я. Но, конечно, никто, кроме старца, меня не услышал.
— Я люблю людей вообще, — повернулся на бок Онисим. — Я так думаю, что мне по моим скромным возможностям ни к чему вылезать из собственной шкуры ради одного человека. Я всех люблю, Антон: и тебя, и отца твоего, и вон ту вонючую бабу, что сидит в проходе на мешке с семечками. Я такой…
— И тебе никогда не хотелось иметь женщину, которая была бы матерью твоих детей?
— Мать твоих детей… Это важно. Это суть жизни. Но есть и вторая суть. Вдумайся: Иисус был зачат девой Марией непорочно.
— Ты это видел? — спросил я с насмешкой.
Онисим захихикал и вновь лег на спину.
Домбровский, когда около года назад я спросил, что такое любовь, словно между прочим, поправляя дрова в печке, сказал:
— На этот вопрос нельзя ответить, как нельзя ответить, за что любят. Эти два вопроса относятся к категории непознаваемых, что является большим счастьем. Я уверен, люди будут жить на земле не до тех пор, пока не погаснет солнце, а до тех пор, пока не узнают, что такое любовь и за что они любят.
Ах, лучше б я тебя не узнава-а-ла…
Онисим закашлялся. По-стариковски. Долго искал по карманам носовой платок, в конце концов невозмутимо вытер рот рукавом засаленной телогрейки.
— Откуда ты родом, Онисим? — Меня щекотало его спокойствие.
Он махнул рукой в сторону запруженного вещами прохода:
— Оттуда, — и добавил: — Со степей.
— Каких?
— Черноземных, черноземных… — Онисим закрыл глаза и сложил на груди руки.
— На фронт как попал? Стариков-то у нас не призывали.
— Попал, попал… — нехотя ответил Онисим. Его губы недовольно удлинились.
Я удовлетворенно сказал:
— Темная у тебя, старец, биография.
Онисим, натурально, огрызнулся:
— Моя биография меня и касается.
5
Из личного дела Домбровского Михаила Станиславовича:
«Пребывание в госпиталях:
ноябрь 1941 года — госпиталь Юго-Западного фронта;
февраль 1942 года — апрель 1942 года — госпиталь г. Махачкала;
февраль 1943 года — май 1943 года — госпиталь Южного фронта».
6
Пилили в саду за высокими кустами самшита, темно-зеленого, с маленькими плотными листьями, на которых целый день, как улыбка, расплывалось солнце. Собака, лаявшая на нас вначале злобно, потом лениво, будто для