на равную. После его поцелуев не хотелось помыться, а после секса я не думала о другом.

Уже ради этого можно было держаться за наш брак и стараться снова забеременеть. Когда несколько лет чувствуешь себя бракованной, легко купиться на иллюзию счастья.

Если бы не авария, я бы, наверное, и дальше продолжала верить, что все в порядке. Но сейчас, после нашей сделки с Климом, после близости...

— Скоро мы уже приедем или нет? — Суетливо оглядываюсь по сторонам, обрывая собственные мысли.

— Через минуту. Подъезжаем к главному корпусу, — нехотя отвечает Николай.

— Время для приема посетителей заканчивается. — Я с раздражением смотрю на часы. — Надеюсь, меня пропустят.

Хочется выть от досады. Сегодняшний день кажется неудачным во всем. Он как плата за сказочную ночь.

— Диана Дмитриевна, мне вначале нужно переговорить с охраной Марка Юрьевича.

Николай уже дважды набирал чей-то номер и сейчас, паркуясь у входа, третий раз жмет на кнопку вызова.

— Хорошо. — Прихватив сумочку, выхожу из машины.

— Пожалуйста, не спешите так. Вас без меня не пропустят, — доносится сзади голос охранника.

— Не сомневаюсь. — Я взлетаю по ступеням на крыльцо больницы. Не оглядываюсь и не жду.

— Я сейчас через регистратуру свяжусь с парнями. — Тяжелая, сильная рука открывает мне дверь, пропуская в приемный покой.

— Делайте все, что нужно.

Гипнотизируя часы на телефоне, я отхожу в сторону лифта.

— Добрый день. Мы к Марку Шаталову, — заговаривает Николай с регистратором.

Будто сквозь мутное стекло видно, как та отвлекается от каких-то своих дел, долго вбивает что-то в компьютере. Дважды уточняет фамилию и снова усердно барабанит по клавишам, словно поиск пациента — что-то сродни взлому Пентагона.

— А поскорее можно? — Нервно стучу каблуком о плитку пола.

Ждать, когда эти двое закончат, адски трудно. Возможно, в какой-то другой день я бы была терпеливее, не волновалась из-за приемных часов, не злилась по пустякам, но разговор с Германом словно выбил почву из-под ног.

— Диана Дмитриевна, еще минуту. — Николай даже не оборачивается.

Регистратор в третий раз переспрашивает у него данные Шаталова, кому-то звонит. Однако я больше совсем не могу ждать.

Бросив телефон в сумочку, вызываю лифт. Прячась за широкую спину какого-то врача, ныряю в кабинку и расслабленно выдыхаю, когда она начинает двигаться вверх.

Одновременно с подъемом внутри что-то отпускает. Запрет на мысли о Климе больше не работает. Я еду к бывшему мужу, а думаю — о Хаванском. Пытаюсь вспомнить свои вопросы и кусаю губы. Неужели я опять останусь одна... в пустом доме, без объятий, без надежды на возвращение. Как в девятнадцать.

— Твою мать... — шепчу, хотя хочется кричать.

Доктор, который все время стоял рядом, вдруг оборачивается:

— Вам помочь? — Он смотрит на меня сквозь узкую полоску между маской и белой шапочкой.

— Нет. Ничего. Все в порядке, — выдавливаю из себя улыбку.

— Вы даже не представляете, насколько в порядке. — В его руках оказывается какая-то белая тряпка.

В памяти тут же вспыхивают фильмы о маньяках, горло перехватывает. Но уже в следующую секунду врач прижимает свою тряпку к моему носу, и я плавно соскальзываю на пол.

Глава 35

Глава 35

Когда прихожу в себя, вокруг темнота.

Не знаю, где я и как давно. Перехваченные пластиковой стяжкой запястья горят огнем, а голова болит так сильно, что на глаза наворачиваются слезы.

— Боже... — шепчу в тишину и пытаюсь понять, как вообще могла оказаться в такой ситуации.

Думать сквозь головную боль непросто, но спустя какое-то время память по чуть-чуть восстанавливает картину произошедшего.

Я вспоминаю встревоженное лицо Николая. Он повернулся к лифту за миг до того, как закрылись двери. Вроде бы даже успел что-то крикнуть.

Помню своего соседа по кабинке. Высокого, широкоплечего, в необъятном белом халате, в шапочке и маске, словно только что из инфекционного отделения. Он, как и я, долго стоял возле лифтов. Разговаривал с кем-то по телефону и зашел сразу после меня.

Помню, как перед глазами все поплыло, а земное притяжение оказалось таким сильным, что невозможно было устоять на ногах.

Последнее, что помню, — поездку на машине. Я то отключалась, то приходила в себя, но из-за связанных рук и мешка на голове не могла понять, с кем я и что происходит.

На этом моменте хочется плакать уже не от боли, а от злости на саму себя. После нескольких недель бдительности, после всех мер предосторожности я попалась в ловушку, будто маленькая девочка. Поспешила из-за проклятых приемных часов.

Дура! Клиническая!

Никакой шок от новостей Германа не может оправдать такой поступок. Никакой отъезд Клима. Никакие подозрения.

Хаванский несколько недель оберегал меня от любых проблем. Приставил отличного охранника, который как сторожевой пес следовал по пятам, в рабочее время жил в машине, а по ночам, когда Клим уезжал в командировки, спал на диване в гостиной.

Они пылинки с меня сдували. А я...

— Как же больно...

Пробую изменить положение, чтобы хоть немного ослабить стяжки.

— Зачем? — шепчу как молитву.

Ответа по-прежнему нет. Вокруг все та же темнота, не слышно никаких звуков. Кажется, нет даже движения воздуха.

Просидев на холодном полу еще несколько минут, решаюсь подняться. Встать получается не сразу. Первый раз, не выдержав головокружения, я, ударяясь коленями, падаю на пол. Лишь во второй — осторожно, скользя спиной по стеночке, принимаю вертикальное положение.

Чтобы сделать шаг, приходится собрать в кулак всю свою волю. Нет ни единой догадки, куда двигаться. Бетонный пол холодит ступни. И все же я иду. Переступаю с ноги на ногу, шагаю вбок, ощупываю все, что попадается на пути.

На мою беду, интересного мало. Грубые стены только в одном месте сменяются гладкой поверхностью двери. Когда пальцы натыкаются на знакомую выемку в стене, становится ясно, что я обошла комнату по кругу.

По ощущениям, она три на три метра или даже меньше. Какая-то кладовка, подсобка или гараж.

Стараясь отвлечься от боли, гадаю, куда же меня забросили. Немного отдышавшись, еще раз обхожу комнату. И как только уставшая, вымотанная страхом опускаюсь на пол, дверь неожиданно открывается.

***

За несколько недель рядом с Климом я почти забыла, как паниковала в машине Пекарского и как молилась о помощи. Клим смог сделать то, что так быстро не удалось бы никакому психотерапевту. Я вычеркнула из памяти все страхи и продолжила