хористов. По залу ходили русские официанты в латышских национальных костюмах. Звучали языческие песнопения в режиме нон-стоп. Но кормили в «Стабурагсе» отменно.

– А ничего местечко. В центре Праги есть похожий кабачок. Но он посолиднее.

– Я и не сомневался. Удивительно, что не в центре Москвы.

Поесть Анжелика была горазда. Заказала порцию свиных ребер. Набрала салатов. На десерт попросила хлебный суп. Мне-то не жалко, но для завтрака более чем солидно. Но лучше пусть ест. Пусть много ест. Она ведь голодная. Компенсирует недополученные оргазмы свининой.

– А почему у тебя нет собаки, Мишка?

– Держать собаку в квартире – безнравственно и жестоко. Это же не безмозглые хомяки и попугаи. У собак в квартирах суставы затекают, воздуха им свежего мало. А потом, я не люблю борщи и котлеты с шерстью.

– А у меня есть собака.

– Бультерьерчик, небось?

– Нет. Мопсик. Мой лапушка Энтони. Ты не представляешь, какой он славный. И самый, самый модный во дворе.

– В смысле – модный? Стрижка?

– Не-е-ет. Вот недавно моя подружка прислала ему из Италии комбинезончик от «Valentino» за триста долларов. А я прикупила ему бантик от «Laura Biaggiotti» за сто пятьдесят. Представляешь, желтый комбинезон, желтый бант в белый горошек и такая симпотная мордашка. Все оборачиваются, когда мы гулять выходим. Мой пупсичек скучает без мамочки Анжелы. Скулит мой пушистый Энтонюсенька!

Я чуть не подавился отбивной и обжег язык:

– Главное, чтобы не сдох… Значит, стильный мопс, да?.. Слушай… Голодные шахтеры сидят у Белого дома и молотят по асфальту касками. Им нечем кормить детей. О себе они уже давно забыли. Работяги на заводах месяцами не получают зарплату и объявляют голодовки. В школах не хватает учебников, а беспризорников стало больше, чем их было в послевоенные годы. На Дальнем Востоке люди топят в квартирах буржуйки. У банков – толпы кинутых вкладчиков… И знаешь, почему? Да потому что хек – по двести пятьдесят долларов за порцию; храм Христа Спасителя – с сауной и баром; и у***щные карлики с приплюснутыми харями – в комбинезонах от «Valentino»; потому что президент некогда великой державы жрет водку и ссытся в штаны; потому что Москву превратили в гнусный отстойник, в крысиное логово; потому что пидоры напоказ выставляют свои мерзкие жопы на телеэкранах, а, как вы любите говорить, «знаковый режиссер» п***ит с экрана о возрождающейся России и монархии, снимая дешевый лубок! Вот, сука, твои комбинезоны от «Valentino» в подарок от подружки, которая сосет член престарелого Джузеппе! И бантики, которые давно пора менять на столыпинские галстуки!

– Ты с ума сошел… На нас смотрят люди… Ты ненормальный…

– Нет, это вы там посходили с ума. А люди – пусть смотрят! Главное, на себя, б****, смотреть! Или в тарелку…

Доедала Анжелика молча и без аппетита. Но все-таки доедала. Мне в горло ничего не лезло. Сказать, что я испытывал чувство вины? Может быть. Но где-то на донышке. Мы были разными. До ее мозгов не доходило, что нас разделяет не только граница Латвии и России. Нас разделяла и временная граница. Хотя разница в возрасте у нас была небольшой. Лет шесть, если мне не изменяет память.

Отошла Анжела быстро. На улице снова первой взяла меня под руку, начала успокаивать. Отходчивая стерва.

– Ну почему ты такой нервный, Мишка? Нельзя так. Нужно себя жалеть. Вот переедешь в Москву, папа устроит тебя на хорошую должность. Я ведь тебе не рассказывала про отца. Он работает с Борисом Абрамовичем Березовским, занимает на ОРТ большой пост… У тебя, наверное, дела не идут, вот ты и злишься на весь мир.

В то время мерзкий лысоватый тип, напоминающий портного из Бобруйска, держал на зарплате не только подконтрольные ему фирмы, киллеров и дорогих б***ей. Он держал на иждивении все российское правительство.

– Я не злюсь на весь мир, Анжелика. И дела у меня в норме. Я пытаюсь остаться самим собой. В наше время это тяжело. Извини…

– Но тебе просто необходимо перебраться в Москву. Деньги, перспективы, новый круг общения, карьерные взлеты…

– И зависимость. От твоего папы, который работает с БАБом, от твоей мамы, которой я наверняка не понравлюсь, и от тебя. От твоего мопса, которого я ненавижу уже на расстоянии. И потом, ты зря считаешь, что я так стремлюсь в Москву. Извини, но этот город меня раздражает. Масштабами, бешеной динамикой, хамством, расстояниями, извечной суетой. Если москвичи – это национальность, то я расист! И потом, если Борис Абрамович Березовский, на которого работает твой папа, вызывает у тебя чувство симпатии, у меня он вызывает чувство стойкого омерзения. Извини, в душе я экстремист, и, будь моя воля, я бы самолично вышиб мозги из этой отвратительной хари… Москва не для меня, Анжела.

– Но согласись, что Рига – провинция. Ты возил меня по центру, и я не увидела ни одного приличного бутика. Здесь пахнет захолустьем.

– Хорошая логика. Просто зашибись логика! Чем больше бутиков, тем цивилизованнее город? Московская шкала ценностей… А есть еще Вологда, Торжок, Ярославль, Суздаль. Есть Санкт-Петербург. Второй по величине и первый по пролетарскому укладу жизни. Так вот, там не бутики. Там будки, торгующие паленой водкой, копающиеся в мусорках бездомные, облезлые фасады и коммуналки… И Москва ваша захолустна. Хотя бы по своему мышлению. Безвкусные стеклянные коробки, спроектированные архитекторами-недоучками, рядом – картонные времянки с айзерами и шаурмой, и над всем этим – ваше безграничное хамство.

– Ну, успокойся ты, в конце концов. И прекрати ругаться матом! Вот увидишь: стоит тебе перебраться в Москву, и все изменится.

Она меня уже женила на себе. Эта девушка видела на моем лбу ценник. Она на всем видела ценники. Даже на любви. Упакованный папа, квартира на Кутузовском, вполне реальная должность на ОРТ. Конечно, это не риск на контрабанде. Шикарная свадьба, банкет в «Метрополе», сановные гости, бадьи с черной икрой, толпа, жрущая модные суши. Небольшая заметка в купленной по случаю газетенке о будущем России… Через полгодика – развод. Теща попрекнет миской наваристого супа, Анжела скажет, что сделала из меня человека. Обе будут отосланы на хрен. Слезы и вопли: «Неблагодарный подонок!» Папик скажет, чтобы я одумался. Возможно, будет угрожать. Заведет разговор о семейном позоре… Я проклинал встречу в кафе «Ингар». В очередной раз создал проблему на ровном льду. Выдолбил маленькую канавку, разогнался и грохнулся. Меня посватали капризной сучке… Я вспомнил фильм «Игрушка». Сын богатых родителей приобрел живую куклу. Фарфоровые разбиваются, пластмассовые не говорят. Живая интереснее. За ней можно наблюдать. Ее можно унизить, а если есть настроение, пожалеть. Главное, чтобы у хозяина живой куклы был неисчерпаемый запас фантазии.

Мобильник проиграл: