— Вот именно, мистер Шерингэм, — мрачно произнес Морсби. — В этом нет никаких сомнений. Мы, конечно, проверим каждый его шажок начиная с Льюиса, но я очень сильно сомневаюсь… Ладно. Еще несколько минут — и все выяснится. Малыш ли лазил через ту стену на заднем дворе. Я послал уже за шофером.

— Но ведь Малыш был в то время в Льюисе…

— У алиби, мистер Шерингэм, бывают прорехи, — сухо заметил Морсби.

— Сейчас на это трудновато рассчитывать, — сказал Роджер. — Парень невиновен, Морсби, поверьте мне. В этом деле еще много такого, на что вы пока не обратили внимания.

— А вы, мистер Шерингэм, как я слышал, обратили, ведь так?

— Значит, слышали? — рассмеялся Роджер. — Ну, пожалуй, мыслишка-другая у меня имеется.

— Был бы очень признателен, если б вы нас к ним приобщили, сэр, церемонно попросил инспектор.

Роджер постучал карандашом по зубам. Его совесть, которая, вообще говоря, не слишком часто его тревожила, в последние двадцать четыре часа доставляла ему некоторое беспокойство. Разве он не обязан ознакомить Скотленд-Ярд с содержимым своего досье? Или, по меньшей мере, с показаниями свидетелей, которые он собрал, и с выводами, которые он сделал, для чего и завел досье? Он все-таки склонялся к тому, что обязан. Как бы то ни было, он первым распахал это поле, ничего не нашел, и этот вывод следовало передать в верные руки. Роджер глубоко вздохнул. Его совершенно не прельщала мысль простодушным и чистосердечным признанием отрезать себе путь к дальнейшему участию в расследовании.

Наконец он принял решение. Он не будет отрезать себе этот путь. Если (или, точнее, когда) Морсби убедится, что шофер не опознал Малыша, он, Роджер, выложит Морсби главный козырь, а именно свой вывод о том, что было попросту невозможно спуститься по пресловутой веревке вечером в прошлый вторник, из чего следует — и Роджер разовьет эту мысль, — что вся декорация имела целью создать иллюзию, будто кто-то спускался по веревке. Вместе со всеми свидетельствами, которые он собрал, подтверждающими, если не сказать доказывающими это, Роджер выложит все Морсби. Что же касается предположений и версий, которые вытекают из этих свидетельств и их анализа, Роджер не скажет Морсби ни слова. Таким образом, совесть Роджера будет удовлетворена, а с другой стороны, руки будут развязаны и он сможет действовать самостоятельно.

Долго ждать не пришлось. Тут же зазвонил телефон.

— Да? Понятно… — Морсби опускал трубку, глядя прямо на Роджера.

— Шофер утверждает, что это не тот человек. Сомнений ни малейших.

— Ага! — произнес Роджер.

Оба молчали, не сводя друг с друга глаз.

— Итак, мистер Шерингэм? — заговорил наконец старший инспектор, и голос его был вкрадчив. — Что же такое вы хотели мне поведать?

Роджера осенило:

— Морсби, да вы просто старая лиса! Настоящий мошенник! Вы позвали меня, просто чтобы выжать из меня все, что мне известно! Это великодушное соизволение присутствовать при смерти затравленного зверя было всего лишь приманкой! Малыш был для вас под большим сомнением, и вы решили, что, сделав мне одолжение полюбоваться им, обяжете меня таким образом и я выложу вам все, что У меня за душой! Морсби, как вам не стыдно.

— Бог с вами… Выбросьте из головы, — как ни в чем не бывало отвечал Морсби. — Значит, вы собирались открыть мне глаза на то, что никто не спускался по той веревке из окна кухни мисс Барнетт?

— Откуда вы это взяли? То есть почему вы решили, что это именно так?

— Вы, мистер Шерингэм, просто запамятовали, что все это уже выложили моему сержанту.

— Действительно, Морсби, вы правы. Именно это я и собирался вам рассказать. И более того, я совершенно уверен, что это бутафория. Абсолютная бутафория. Послушайте, Морсби, а разве вы сами не пришли к тому же?

— Мистер Шерингэм, — и лицо Морсби окаменело, — я никогда не прихожу ни к каким выводам, если не могу их доказать. Но не стану скрывать, эта мысль меня посещала, да. Даже меня, сэр.

— Это прекрасно, — сказал Роджер. — И хотя вы вправе сомневаться в этом, Морсби, но я тоже стараюсь не торопиться с выводами, если не в состоянии доказать их. Вот вам мои доказательства. — И он сообщил Морсби все, что смог извлечь из осмотра веревки, газовой плиты и стены.

Морсби кивнул:

— Не скажу, что вы заблуждаетесь, мистер Шерингэм. Теперь, когда Малыш доказал свое алиби, нам, что и говорить, придется вглядеться в дело повнимательней. Значит, вы считаете, мистер Шерингэм, что не только никто не спускался по веревке, но и кавардак в квартире — тоже инсценировка?

— Именно так. Тщательно обдуманная, чтоб завести вас в тупик.

— И кем-то, кто сознательно копировал почерк Малыша?

— Вот именно! — с вызовом подтвердил Роджер. — Сознательно, а может, и бессознательно. Я высказал это соображение Бичу еще в прошлый вторник, когда он назвал Шикарного Берти, но Бич отмахнулся пренебрежительно.

— Шикарный Берти, — задумчиво произнес Морсби. — Да, этот работает очень похоже на Малыша. Но Берти сейчас за решеткой. И все-таки, если мы сойдемся на том, что налицо сознательная имитация, тогда надо согласиться, что наш герой мог с одинаковым успехом копировать и Берти, и Малыша, зная, что это заведет нас в тупик. Однако все это слишком уж… умозрительно.

— Бесспорно. Кажется, — осторожно подступил Роджер, — кажется, вы все еще думаете, что это работа профессионала?

— О да, — рассеянно бросил Морсби. — Тут у меня почти нет сомнений.

— Понятно. — И больше на этом пункте Роджер задерживаться не стал.

— Но опять же не следует делать поспешных выводов, — вновь ожил Морсби. — Какие, собственно, у нас доказательства, что веревка и погром в квартире — инсценировка?

— У нас их в избытке, — ответил Роджер и перечислил факты, которые, по его мнению, все вместе это доказывали. Однако кое-какие из шестнадцати пунктов, записанные им в Британском музее, он называть не стал. Он, как и решил для себя, опустил те из них, которые говорили о том, что вторгшийся к мисс Барнетт человек не мог быть ей незнаком. В конце концов, если Роджер до них додумался, Морсби мог тоже додуматься.

Старший инспектор кивнул одобрительно:

— Основательная работа, мистер Шерингэм. Я думаю, здесь есть над чем поразмыслить. Нельзя сказать, что это доказательство стопроцентное, но все-таки звучит очень убедительно. Склоняюсь к тому, что вы правы.

— Ну и хорошо! — обрадовался Роджер.

— Тут только один пункт, если говорить правду, который меня смущает. Вы утверждаете, что человек, убегавший от «Монмут-мэншинс», не имеет отношения к преступлению. Это почему же?

Роджеру не хотелось откровенничать и говорить, что он убежден — убийца живет в самом доме, и ему пришлось ускользнуть от ответа.

— Я не утверждаю со всей определенностью, что он не имел отношения к преступлению. Я хочу сказать, что он мог его не иметь. Видите ли, по моей версии, убийца покинул дом через парадную дверь. — Тут Роджер говорил неправду, и это его чуть-чуть смутило. Ведь Морсби и сам мог раскопать то, что раскопал Роджер, — если он уже не сделал этого.