я представляю, как они улыбаются.

Я беру дополнительное одеяло с кровати Хейдена и ложусь обратно на сдутый надувной матрас. Странное ощущение наполняет меня. Прямо здесь, на этом жестком полу, в этой холодной комнате в Манитобе… именно там, где я должна быть.

Хейден

Чулки расстегнуты, завтрак съеден, и мы все пробираемся через поток оберточной бумаги, чтобы войти в гостиную. Дети спят на диване, и все бродят вокруг, потягивая кофе.

Я не думал, что это возможно, но быть здесь… это нормально. Наверное, я думал, что возвращение домой без мамы и папы только усугубит боль. Пустота все еще здесь, но с ней тоже что-то есть. Находясь здесь, вспоминая все наши счастливые воспоминания… мне кажется, что я чту их. Я рад, что у моего дяди есть этот дом, и его семья может наслаждаться им. Это действительно было лучшее место для взросления. Этого хотели бы мама и папа.

Я смотрю на Кевина. Его рука обвивает талию Элеоноры. В это же время в следующем году у них будет ребенок. Кто-то новый, чтобы любить и заботиться.

Я буду дядей. Чёртово дерьмо.

Я качаю головой и вижу Эла на диване. Он подпирает лицо руками и смотрит в окно. Он был так взволнован этим утром, когда увидел, что «Санта» наполнил и его чулок. Это был просто мусор и шоколад, но по его ухмылке можно было подумать, что он выиграл Кубок Стэнли.

Я плюхаюсь на диван рядом с ним.

— На что ты смотришь?

Он бросает на меня косой взгляд, проводя рукой по своим непослушным волосам.

— Ледовый каток.

Я следую за его взглядом. В утреннем свете каток не наполняет меня такой грустью, как прошлой ночью.

— Думаю, это выглядит мило.

Эл смотрит на меня своим взглядом.

— Что?

— Ты взял коньки?

Я поднимаю бровь.

— Зачем мне везти свои коньки в Виннипег?

На его лице расплывается улыбка.

— Ты точно сделал это! Я сделал также!

— Хорошо, да. — Я неловко переминаюсь.

— На всякий случай мы хотели пойти на местный каток! Поверь мне, ты не захочешь кататься на скейтборде по этому неровному, ухабистому заднему двору. Тренер Забински содрал бы с нас обоих кожу, если бы мы поранились в этой смертельной ловушке!

Эл вскакивает на ноги.

— Боится ли великий Хейден Тремблей, что я опозорю его перед его семьей?

Я сжимаю челюсть.

— Да, Белл. Ты просто одержим. Ты не можешь прожить два дня без катания?

— Нет, — говорит Эл и хватает меня за руку.

— И ты тоже не можешь.

Я делаю вид, что вздыхаю, но на моем лице появляется улыбка.

— Ненавижу, когда ты прав.

Элис

Всего девять вечера, но я устала. День был таким насыщенным — полным подарков, еды, любви. Я сижу на диване в окружении всей семьи Хейдена, пока по телевизору показывают рождественский фильм. Большинство детей спят. Большинство взрослых тоже готовы упасть в обморок, животы полны индейки и Бейлиса.

У меня останется много замечательных воспоминаний о последних днях, но смотреть, как Хейден выходит на каток, должно быть на первом месте в моем списке. Он был маленьким ребенком, смеялся и ругал Кевина, когда тот присоединился к нам. Со всем этим обманом может быть трудно помнить, что хоккей — это весело. Ничто так не напоминает мне об этом, как самодельный каток с двумя братьями.

После хоккея я целый час разговаривала по телефону с мамой, которая, кажется, почти простила меня за то, что я не поехала с ней в Мексику. Похоже, у них был веселый праздник, но Ксандер ни разу не позвонил по телефону. Мама говорит, что он сильно обгорел на солнце и плохо себя чувствует.

Горячая вспышка вины омывает меня. Это первое Рождество, которое я провела вдали от Ксандера. Может быть, у нас никогда не было настоящего Рождества, но мы всегда были вместе. Мы сидели на одной гостиничной кровати, бок о бок, и закрывали свет который просачивался сквозь жалюзи, чтобы можно было представить, что идет снег. Мы смотрели рождественские фильмы весь день, за исключением перерывов, чтобы сбегать в буфет и наесться. Интересно, сделал ли он что-нибудь из этого сегодня?

Мне вдруг становится жарко, и я иду на кухню за стаканом воды. Эти мысли глупы. Я не должна чувствовать себя виноватой — я делаю это ради Ксандера!

Кто-то входит на кухню позади меня. Я оборачиваюсь, чтобы увидеть Хейдена. На нем рождественская пижама, которую купила ему тетя: белая рубашка с длинными рукавами и клетчатые фланелевые брюки. Он на два размера меньше, поэтому рубашка плотно облегает его грудь, а штаны доходят только до щиколоток. Его волосы взлохмачены, каштановые волнистые кудри падают повсюду, а щеки раскраснелись от того, что он сидел так близко к огню. Я не могу не вздохнуть, глядя на него.

Мне всегда интересно, какая версия Хейдена мне больше всего нравится. Может быть, хоккеист в своей синей майке, уверенность, исходящая от него, как солнечный свет. В раздевалке Хейден тоже победитель, и не только потому, что он обычно без рубашки (что является большим бонусом), но и из-за его интенсивности, того, как он может собрать команду вместе или подбодрить нас, когда мы на самом низком уровне. А еще есть Хейден вне игры, когда мы играем в видеоигры и ходим в кино, и он носит свои джинсы, забавные шапки и дурацкие клетчатые рубашки.

Я наслаждаюсь им. Я думаю, что пижама Хейдена может быть моей любимой.

— Привет, — говорю я, улыбаясь, — как дела?

— На улице стало теплее. Хочешь подышать свежим воздухом?

Я следую за ним из кухни в фойе, где мы надеваем куртки и ботинки и выходим на снег. Прохладный воздух приятно ощущается на моем раскрасневшемся лице. Это так ясно: звезды тянутся по небу, насколько из них чаруют взор. Теперь я полностью понимаю, что Клемент С. Мур пытался сказать о луне на груди свежевыпавшего снега. Здесь так много света.

— Ты прав, — говорю я.

— В Виннипеге звезды лучше.

— Я же говорил.

Я оглядываюсь назад на дом. Его семья толпится на диване сквозь оранжевое свечение окна.

— Они действительно влюблены, не так ли? — говорю я тихим голосом.

— Хм? — Хейден поднимает одну из своих густых бровей.

— Кевин и Элеонора. Я просто наблюдаю за ними в этой поездке… Он очень очевиден в этом, но она тонка. Ты мог заметить.

— Что ты имеешь в виду?

— Только мелочи.

Я вспоминаю, как Элеонора рассеянно гладила Кевина по пояснице, как ему даже не пришлось спрашивать, как ей