— Чувствуешь, как тянутся твои мышцы? — спрашивал преподаватель.

Я молчала; боль разрывала мое тело надвое, это было невыносимо.

— Хорошая девочка! — удовлетворенно произнес педагог, ткнув меня в пол лицом еще пару раз.

И схватил меня за голову. Этого я никак не ожидала! А он — хрясь! — дернул ее влево.

Щелк!

— А-а-а-а! — заорала я.

— Разве ты не слышала, что я еще и мануальный терапевт? — как ни в чем не бывало поинтересовался он.

Отвечать у меня не было сил.

— Хорошая девочка! — еще более удовлетворенно констатировал экзекутор.

Однако это были цветочки.

— Теперь я хочу, чтобы вы подняли правую ногу и вытянули руки назад за головой, затем взяли ее обеими руками, вот таким образом, а потом медленно потянули ногу наверх и прогнули спину, вот таким образом, — сказал он, демонстрируя на мне упражнение классу. И потянул мою ногу в том направлении, в котором она никак не хотела двигаться.

— Сейчас я тебя отпущу. Стоишь?

— Да-а-а-а-а! — снова заорала я, чувствуя, что позвоночник мой вот-вот треснет.

— Хорошая девочка! — снова произнес преподаватель.

Акробатика закончилась. Все встали к станку. Добро пожаловать, клоуны! Зрелище, как я исполняю плие, релеве, тандю и рон де жамб, было нескучным. Мне отчаянно захотелось позвать Мигеля Ангеля и попросить его снова закинуть мою ногу за спину. И чем дальше, тем дело становилось хуже. Середина. Там даже не за что уцепиться. Арабески, суплессы, па дебуре и сисоны, эшапе (прыжки), ферме… Кошмар.

Наконец занятие закончилось семьюдесятью двумя ушапе в пяти позициях.

«Теперь я прыгающий слон», — внесла я поправку в заключение о своих хореографических достижениях двадцать лет спустя.

В заключение урока все зааплодировали. Я тоже сделала несколько лицемерных хлопков в ладоши.

«Никогда! Больше никогда в жизни, — дала я себе клятву. — Ни шагу сюда больше!»

— Хорошо потрудилась, — бросил мне Мигель Ангель, когда я подошла к нему, чтобы сказать «адье».

— Вы правда так думаете? — опешила я.

— Абсолютно уверен! Вы подаете большие надежды, — услышала я далее.

— Вы и впрямь так считаете? — Я упивалась похвалой, как любая бы тридцатилетняя женщина на моем месте.

— Ну как тебе занятия? — поинтересовалась на следующий день Валерия.

— Мигель Ангель — потрясающий! Ты была права. Я записалась на три раза в неделю.

10 мая 1999 года

«Глориэта» — милонга на открытом воздухе. Она проходит каждое воскресенье по вечерам на площадке для оркестра — сооружение выстроено еще в начале века. Площадка расположена на возвышенности, в самом центре парка. Здесь растет джакаранда, национальное дерево Аргентины. В дождь трава и листья пахнут еще сильнее. Именно такой день был вчера — мы танцевали, а по стеклянной крыше барабанил легкий осенний дождик.

Я решила передохнуть и подошла к перилам, где собралась группка молодых людей. Все были одеты в джинсы и слегка навеселе — явное последствие субботнего домашнего расслабления. Создавалось впечатление, что это одна большая компания. Кто-то подходил, кто-то уходил, и все при этом целовались — для приветствия или прощания. Наблюдать такое среди парней мне было несколько непривычно, однако здесь это не считается признаком голубизны. В Аргентине, как правило, целуют только в одну щеку — зато без конца. Я попыталась понять, о чем все говорят, но разбирать общую болтовню мне было пока сложновато. Все же лучше, когда говорят медленно и отчетливо. Во всяком случае, для меня, в моей стадии освоения языка.

А потом я увидела его, Марсело. Он, как и обычно, играл со своими волосами. Волна вожделения прокатилась по моему телу.

— Che, flaca![38]Потанцуй со мной! — сказал Марсело.

Моему самолюбию отчасти польстило, что он так ко мне обратился. Однако это не более чем комплимент, устоявшееся обращение. «Flaca» (что действительно означает худенькая) — обычный ласковый эпитет, и он вовсе не обязательно относится к внешним данным девушки. Хотя это все же лучше, чем если вас назовут «gorda», «loca» или «negra» (толстуха, ненормальная или негритянка соответственно). Все это я уже слышала в свой адрес, и неоднократно. Но ни за что я не откажусь от приглашения, какое бы обращение в мой адрес ни выбрал Марсело!

Мы станцевали восхитительную танду. Я все ждала, что после нее он пригласит меня на практику (первый шаг к тому, чтобы сделать меня своей партнершей). При этом я заметила, что за нами пристально наблюдает девушка, стоявшая у перил. Не могу сказать, чтобы ее пронизывающий взгляд был дружелюбным.

После танца мы присоединились к компании. Девушка сразу же подошла к Марсело. Вид у нее был взбешенный. Она сказала ему что-то на испанском, что — я не поняла, и, надув губки, убежала. Он остался, ничем не показав, что задет или огорчен. Кажется, ему было все равно. Как ни в чем не бывало он продолжил представлять меня остальным — подающим надежды танцорам в возрастной категории от шестнадцати до двадцати двух (я не планирую отмечать свой двадцать второй день рождения еще долгое время).

Минут через пять после ухода Разгневанной Мисс, Марсело снова принялся щекотать меня усами и под звук падающих капель нашептывать мне слова танго. Как ни печально, он до сих пор не предложил мне стать его партнершей. Однако я могу и подождать…

19 мая 1999 года

В танцзал «Вирута» набилось так много желающих потанцевать, что в тот вечер это место напоминало банку сардин. В помещении оказалось настолько темно, что практически невозможно было узнать кого-нибудь из знакомых, если только вы не прихватили с собой бинокль ночного видения, который лично я оставила дома (недальновидно с моей стороны). Я как раз протанцевала с партнером номер двенадцать (для меня это минимальное количество партнеров за ночь: если их меньше, я начинаю прямо-таки сходить с ума), и как вы думаете, на кого я внезапно наткнулась? На Марсело! Он танцевал с одной девушкой из «Глориэты», но не с Разгневанной Мисс.

Он подошел ко мне в самом начале очередной танды и даже не поинтересовался, хочу ли я танцевать с ним. А также не спросил разрешения, когда в середине второго танго сжал мою правую руку за моей спиной, сокращая таким образом уже и так почти не существующее расстояние между нами. Его абсолютно не волновало также, не против ли я, когда он принялся исследовать свободной рукой мои бедра. Похоже, в любой момент я могла ожидать, что он сорвет с меня одежду. Но не думаю, что я хоть как-то попыталась бы остановить его. В его объятиях я таяла словно воск. Все мое тело покрылось мурашками — и не только из-за щекочущего прикосновения его усиков.

Меня спасла «Кумпарсита», национальный гимн танго, звучащий по окончании любой милонги. На часах было полседьмого утра. Галогенные лампы гасли, возвещая об окончании ночи танго.