В 2006 к нему попало дело об убийстве правозащитницы и журналистки. Громкое, политическое. Не все хотели честного расследования. Через полгода он со службы возвращался: в машину сел, больше живым мы его не видели. Гроб был закрытым. Взрыв уничтожил не только человека, но и веру в справедливость. Мой отец был офицером и хорошим человеком. Он служил закону и своей стране. Не всем это приходилось по вкусу. Я хотела стать журналисткой, говорить людям правду, но им это тоже не нужно. Они предпочитали сладкую ложь. Поэтому я ушла с телевидения. Теперь мне хотя бы не нужно врать.

– Это я, Наташа.

– Что «я»?

– Послал тебе письмо с ключом.

– Что?!

– Прости, что пришлось. Я до сих пор не уверен, что сделал правильно. – Артем подошел к окну, руки в карманы спрятал, смотрел на серое море, бушевавшее внизу. – В определенный момент понял, что ты должна узнать. Что пора разрубить узел, – и ко мне повернулся. – Я не думал, что ты увидишь больше. Хотел, чтобы наконец узнала про мальчика. Ромыч упорно скрывал…

– А про его маму? – горько прервала.

– Нет, не знал. Не думал… Наташ, прости. Тебе сейчас больно из-за моего вмешательства.

– Нет, Тём, мне больно от того, что твой брат лгун и предатель. Ненавижу его…

– Мам! – услышала Еву и в гостиную вышла. Пряча за улыбкой тяжесть разговора. – А папа зесь? – спросила спросонья.

Я закусил губу. Как бы я ни относилась к Роме, но он отец. Ребенок скучает. Значит, возвращаться нужно. Не ради меня, для нее.

– Доча, – взяла ее на руки, – давай встретим новый год у моря, а потом папу увидишь. Согласна?

– Дя!

Тогда я не знала, насколько пророческими оказались мои обещания…

Глава 17

Роман

Я приехал к матери на Остоженку. Они с папой обычно в это время года за городом были: готовились к Новому году, ждали шумных гостей, Еву к себе брали на все праздники, а мы с Наташей отдыхали вдвоем. Теперь мама одна, поэтому осталась дома. Мы думали вместе отметить праздники, чтобы ей не так грустно было. Это первый Новый год без отца. У него сердце схватило второго января, лишку дал – ел и пил как здоровый – до больницы не довезли… Теперь новогодние праздники всегда будут с привкусом горькой потери.

Я поднялся наверх. Ключи были, но решил постучать. После появления Вани в моей жизни, с матерью стали намного меньше видеться и даже созваниваться. Где-то прибыло, а где-то убыло – закон жизни. Я его на себе прочувствовал.

– Рома, в чем дело? – с порога начала мама. – Мне Наташа написала…

– Наташа? – я захлопнул дверь и плечи матери обхватил. – Она связывалась с тобой? Что сказала? Как они?

– Успокойся, – произнесла ровно, оценив мое состояние. Как? Я волнуюсь! С каждым днем, прожитым без них, рос страх, что ничего не изменить. Что наша связь рвется, на тонких нитях едва держится. – Она написала, чтобы не волновалась. Что у них все хорошо, а остальное ты расскажешь.

– Ясно.

Ничего нового. Я снял пальто и за матерью пошел. У нее был накрыт стол к ужину. Она готовила не часто, но хорошо умела. А я так давно не ел нормально. Теперь понятно, отчего Наташа забила на меня. Ее поведение более, чем логично. И самое главное, ежу понятно, что узнала о моей лжи, а я все пытался удержать ускользающий мир в нашей семье.

Изысканная сервировка, красивая посуда, запах любимого петуха в вине… Но кусок в горло не лез.

– Поешь, сынок, – просила мама. – На тебе лица нет.

Мария Алексеевна Демьянова женщина характерная и сильная, но с нами в первую очередь мать. Пока тарелку пустой не оставишь, говорить не даст. А мне было, что сказать. И о чем спросить тоже.

– Что у вас случилось, сынок? – подлила домашнего морса и выжидающе замерла. Моим браком мама была довольна. В десны с Наташей не целовались, но ладили хорошо.

– Мам, ты помнишь Юлю Лазареву? – будем начинать с самого начала, с истоков, так сказать. Камня, блядь, преткновения!

Мама напряглась, выпрямилась, на меня надменно взглянула. Помнит. Я, напротив, на спинку стула откинулся вольготно. Чувствую, беседа будет занимательная.

– Помню, – кивнула мама. – Но при чем здесь она?

– Чуть больше полугода назад она связалась со мной. У меня оказывается сын есть. Ему скоро семь.

– Что?! – мама округлили глаза затем нахмурилась и громко фыркнула. – Простушка оказалась не так проста!

– Юля сказала, что ты ей заплатила, чтобы исчезла из моей жизни. Я не спрашиваю, правда ли это. Вижу, что не лгала, но хочу знать, нахрена? Кто тебе дал право лезть в мою жизнь?

Мать сжала спинку стула, царапнув ногтями гладкое дерево, губы плотно сжаты.

– А ты против? – надменно бросила. – Жалеешь, что на этой не женился?

– Нет, – спокойно ответил. – Я жену люблю. Юлю я и не любил никогда. Встреча с Наташкой это ясно доказала. Но мне не нравится, что ты плела интриги за моей спиной. Садись, – постучал по сиденью стула, – рассказывай все.

– Да что рассказывать! – взвилась мать. – Не нравилась она мне: вся такая тихая, покладистая скромница!

Мама никогда не любила простушек. Считала, что самые злые черти водились именно в тихом омуте.

– Я считала, что ее больше деньги интересуют! И оказалась права! – ткнула в меня пальцем. – Когда ты привез ее к нам в Николино. Я в нашей спальне застала ее. Юля эта… – мама запнулась от эмоций, – украшения мои примеряла. Хозяйка! Я наорать на нее хотела, но решила проверить: денег предложила, чтобы не видеть ее больше. Поверь, она очень быстро согласилась. И вот опять, явилась!

– Мам, я знаю, ты любишь нас с Тёмычем, но, пожалуйста, – особо выделил слово, – не нужно больше лезть в мою жизнь, лады?

– Ты уверен, что ребенок твой? – мою просьбу проигнорировала.

– Уверен, – холодно бросил.

– И что будешь делать?

– Я уже сделал, мам. Так сделал, что Наташку с Евой потерял… – и на нее нахально посмотрел. Ну, давай, пинай, этого не сделал только ленивый. Мог бы сам себе пиздюлей навешать, обязательно навесил бы.

– Ты что, спутался с ней?! – ахнула мама.

Я вскинул голову, на мать посмотрел, горько скривил губы. Неужели у меня образ бабника и гуляки, который спит и видит, как бы член без дела не остался?

– Не в том смысле, в котором ты подумала, – бросил прохладно.

– А ты не знаешь, в каком я подумала, – парировала мама. – Так что там с ней?

– Я как узнал, ошарашен был.