– Это ни у кого из экипажа не вызывает сомнений!

– Худшее, что может быть в характере человека, – это отсутствие сомнений.

– Ты говоришь банальности.

– Малахов! Очнись, Малахов! Хватит спать! – раздался голос в наушниках. Он сопровождался неприятным сигналом зуммера на пульте управления.

– Что, тревога? – Андрей словно вырвался из тёмной пропасти.

– Да ты хоря придавил так, что мы тебя несколько минут пытаемся вызвать. – Голос пилота был весёлым. – Подлетаем, пора стыковаться.

– А что мне делать?

– Ты на всякий случай. Если что пойдет не так, нажмешь вон ту большую красную кнопку на пульте. Видишь, она засветилась сейчас.

– А долго я…

– Да минуты три или четыре. Нормально! Молодец, не теряешь ни одной возможности выспаться! Так – готовься, начинаем подстраиваться к нашей станции.

Малахов видел впереди катер пилота, а ещё дальше по курсу величественный тор станции. Махина вращалась, и для стыковки оба катера должны были начать двигаться синхронно с ней.

– Начинаем переходить в координатную систему тора, – раздался сухой отчет Бориса.

Ориентационные движки развернули оба катера, чтобы маршевые двигатели смогли завертеть транспорты по траектории параллельно шлюзовой камере со скоростью вращения тора. Это была виртуозная процедура. Маршевые двигатели работали одновременно с ориентационными, превращая прямолинейный полет мелких челноков в круговой. Через минуту Малахов уже видел неподвижный тор, и люк шлюзового отсека, и несущиеся в диком танце звёзды.

– Прошу выдвинуть причальную штангу, – запросил Степанов.

– Выдаю причальную штангу, – ответил командир.

Шлюзовой отсек гостеприимно распахнул входной люк, и оттуда выехал еле видный тонкий стержень, как будто какой-то рыбак решил наловить космической рыбы.

– Андрей, приготовься, стыкуемся перед шлюзованием.

Катер Малахова начал незаметно сближаться со своим близнецом, и вот уже Андрей почувствовал легкое столкновение корпусов. Теперь оба транспорта были единым целым.

– Отлично, – оценил работу пилота Протасавицкий. – Добро пожало…

– Не спеши, еще надо причалить, – остановил его пилот.

Но Борис перестраховывался. Вот уже бугель стыковочной штанги точно вошел в систему стыковки катера, и, уже влекомые механической системой посадки, оба катера вошли в шлюзовую камеру. А ещё через короткое время шлюз заполнился воздухом и поступила команда покинуть транспорт.

– Андрей, не спеши, я помогу штурмана достать, – услышал Малахов по громкой связи.

– А объясните, пожалуйста, почему я здесь и почему меня надо доставать? – раздался недовольный, но вполне бодрый голос Переверзева.

– Мы, Тимофеич, на прогулке были, а ты прикорнул слегонька в конце, – как ни в чем не бывало сообщил Борис. – Давай тогда выбирайся сам.

– Или у вас шутки идиотские, или я чего-то не знаю, – пробурчал штурман.

– Ты просто забыл, – раздался голос командира, который, как оказалось, слушал все переговоры. – Давайте все немедленно в медблок. После медосмотра собираемся на мостике.

Квартира, в которую должен был переселиться Малахов, поражала скромностью. Железная койка, шкаф из прессованного древесного волокна и кухня с газовой плитой и эмалированной мойкой. Словно в насмешку – чайник и алюминиевая кружка. Вадим при виде этого средоточия стоицизма хмыкнул, но на его хмыканье Лазненко отреагировал просто и категорично – «Скажи спасибо!». Малахов внимательно посмотрел на спинку кровати, у которой на месте одного из железных шариков была привинчена гайка, и подумал: «Хороший финал карьеры, даже шарик с кровати стырили».

– Ой, спасибо! – Вадим и не собирался изображать из себя покорную жертву обстоятельств. – Вы меня в мясорубку втянули, идиотом и садистом всему миру выставили, лишили всего, от жены до квартиры, и еще я «спасибо» должен говорить!

– Так, капитан, прекратите дискуссию, – резко, без тени иронии, оборвал Лазненко. – Считайте себя при исполнении.

– Тогда давайте вводную, – сдался Вадим.

– Вот это разговор. Вводная: поступить на работу в частное детективное бюро «Зеленая проталина». Работать, особо не задумываясь над тем, что ты делаешь. Сидеть и не высовываться. Стиснуть зубы и молчать.

– Но хоть слово – что за силы встали у нас на пути? НАТО? ОБСЕ? Или сразу ЦРУ?

– Вадим, мы не знаем, кто встал у нас на пути. Или у кого на пути встали мы. – Лазненко как-то сразу обмяк. – Уж точно не эти структуры. Мы бы с ними за минуту договорились. Это кто-то, о существовании которого мы не догадывались. Или боялись догадываться.

«Константа связи»

– Давайте обсудим. – Протасавицкий был мрачен и разговаривал с экипажем, не отрывая глаз от своего монитора. – Мы столкнулись с тем, с чем меньше всего ожидали столкнуться. Мы не исследуем причины возникновения Зоны на Земле. Станция сама стала Зоной. Я могу быть неправ, но мне кажется, что основная вина в этом лежит на нашем бортинженере. Только он знает досконально, что такое Зона, и только он знает, как себя в ней вести.

– Сразу нашли виноватого, – возмутился Малахов. – А других вариантов нет?

– У меня есть один вариант. – Командир был непреклонен. – Тебя надо изолировать от команды на максимально большое расстояние. Жаль, нельзя тебя на катере укатить на сотню километров. Так что пока – давай в свою лабораторию на ту сторону тора и, пожалуйста, постарайся не генерировать новых тварей на станцию. Договорились?

Малахов растерянно огляделся. Остальные члены экипажа скромно отводили взгляды. Видимо, все были согласны с Протасавицким.

– А почему бы нам не вернуться назад? Ситуация же экстраординарная. Прыгнем назад, на орбите разберемся, ресурсы нам обновят, новую технику подгонят. Мы же практически лишены сейчас нужной аппаратуры. Да и… – Малахов отчаянно хотел найти другой выход из ситуации.

Но командир перебил его.

– Нам некуда возвращаться, – тихо и мрачно сказал он и включил на мониторе изображение.

Андрей узнал кадр из трансляции с ЦУПа, тот самый с кошкой.

– Мало ли что, может, у них какой-то день особый. – Андрей всё ещё пытался найти рациональное объяснение этим кадрам.

– Всмотритесь и скажите, что здесь необычного, – командир пригласил всех к экрану.

Через мгновение Катя вскрикнула и посмотрела на командира.

– Это не сбой? – Она показывала на большие часы-календарь, висевшие на стене ЦУПа.

– Нет. Это пятнадцать часов двадцать минут пятого марта две тысячи триста восемнадцатого года, – жёстко, скорее даже жестоко, сказал Протасавицкий. – На Земле прошло триста лет. Нам некуда возвращаться.