– Верен? – удивленно переспросил владыка. – Ведь все те раскольники тоже когда-то клялись мне в верности – и теперь где они?

– Я… они…

– Их нет. Значит, их слова – ничто. Как и твои.

Верховный сделал пас рукой – и Ру вдруг завис в воздухе. Мэтр захрипел, начал сучить ногами, но до пола достать не смог. Невидимая сила сковала горло и не отпускала до тех пор, пока в глазах не начало темнеть.

– Я… к-х… к-х-х-г-р-х…

– В каждом есть зерно лжи и мрака. И дело каждого не дать этому зерну прорасти. Ты дал.

– Нет… к-х-х-г-р-х… я не…

– Это тебе кажется только. Сегодня ты согласен с ним совсем чуть-чуть, а завтра, вступив в его ряды, возьмешь оружие и пойдешь в атаку против меня и своих детей.

– Я… – говорить уже не было сил.

– Ты попусту занимаешь ячейку жизни. Я лучше подарю ее кому-нибудь другому.

Невидимая сила, сжимающая горло, резко дернулась в сторону, позвонки на шее хрустнули, мэтр Ру мигом затих.

– Предатель, – процедил Верховный святейший и отшвырнул тело в сторону.

Столько месяцев служил верой и правдой, а теперь вот как получилось. Никому нельзя доверять в такое смутное время. Только себе.

Владыка хлопнул в ладоши, и в комнату сию же минуту вошли двое стражников.

– Убрать этого, – махнул он на труп Ру.

Те молча выволокли тело за дверь.

– Что значит «на абордаж»? – возмутился Лева. – Это что, пираты какие-то?

– То и значит! – проскрежетал зубами Админ, с трудом пытаясь удержать управление самолета. «Кукурузник» рычал, злился, но вырваться из плена не мог.

– Тогда готовься отбить атаку! – подхватил Макс.

– Кажется, атаки не будет, – произнесла Настя, силясь устоять на ногах. Жутко трясло. – Они тащат нас к себе, в Город.

– Тогда это хорошо. Или я чего-то не понимаю? – растерялся Лева. – Нам ведь туда надо.

– Верно, – кивнул Админ. – Только стерпит ли наша посудина такие нагрузки – они повредили хвост, в любой момент корпус может не выдержать, и мы упадем вниз.

– У тебя парашюты есть? – осведомился Макс, оглядывая кабину.

– Какие, к черту, парашюты?! Места едва на всех вас хватило! – выругался Админ.

– Дай я им в их дирижабль пальну – весь воздух выпущу! Они тогда живо поймут, кто тут главный, – Лева потянулся за оружием, но его тут же остановили.

– Да ты с ума сошел! Он же взорваться может!

– А чего их жалеть?

– А тебе в голову не приходила мысль, что если они упадут – то и мы следом. Мы одной веревкой теперь повязаны.

– Дьявол!

– Да тут похуже сущности будут, нежели дьявол, – пробубнил Макс, глядя на дирижабль. – Эти твари второй трос разматывают. Кажется, вот теперь и в самом деле абордаж будет.

«Я ВЫПОЛНИЛА СВОИ УСЛОВИЯ СДЕЛКИ. ТЕПЕРЬ ТВОЯ ОЧЕРЕДЬ».

«С ребятами все в порядке?»

«ЭТО МНЕ НЕ ИЗВЕСТНО. ЗНАЮ ТОЛЬКО, ЧТО ОНИ ВНОВЬ ВЕРНУЛИСЬ В НАШЕ ВРЕМЯ».

«Тебе все известно – не обманывай!» – злость подкатила к горлу. Ожогин глянул на свет – тот переливался разными цветами, раздражая. Но это раздражение было по другому поводу. Капитан понял, что просто ищет причину разозлиться, тем самым пытаясь скрыть свой страх. Он не хотел умирать. Но договор был заключен. А значит, надо его выполнять.

«Хорошо, – наконец выдохнул капитан, опустив плечи. – Ты мне помогла. Теперь моя очередь. Что я должен сделать? Придушить себя? Или как это сделать?»

«ПРОСТО РАССЛАБЬСЯ И СМОТРИ НА СВЕТ. НЕ ОТВОДИ ВЗГЛЯД. ВОТ ТАК».

Ожогин откинул все мысли и стал смотреть на свет. Тот завораживал. Пьянил. Успокаивал. В теплых отблесках капитан различил силуэты людей и стал вглядываться в них внимательнее, пытаясь понять, кому они принадлежат.

Не удивился, когда увидел сам себя, юного, худощавого, бледного мальчика лет двенадцати. Паренек стоял во дворе школы и все никак не мог осмелиться зайти внутрь, хотя уже давно дали звонок и нужно было спешить – Галина Иванна не любила опаздывающих и строго наказывала. Причина нерешительности стояла за углом. Серега Коломеец. Местный бандит. Толстяк с мясистым красным носом и маленькими поросячьими глазками никому не давал прохода. В особенности невзлюбил Ожогина.

– Эй, Подгоревший! – свистнул Коломеец, щелчком отправляя окурок в сторону. – Да, ты! Иди сюда.

Ожогин тяжело вздохнул, опустил плечи и голову и подошел ближе.

– Деньги есть, щегол?

– Нет.

– А это что у тебя такое?

– Это скрипка.

– Скрипка-пилипка! Ты из этих, что ли? А ну дай сюда!

– Нельзя! Мне ее родители купили! Мне на репетицию после школы надо!

– Отдай, говорю!

Коломеец отобрал футляр, долго неумело открывал его. Наконец извлек оттуда инструмент и тренькнул пальцами.

– Что она не играет у тебя?

– Смычком надо.

– Я тебе сейчас этот смычок…

– Отдай скрипку! – разозлился Ожогин и полез отбирать инструмент у старшеклассника.

Удар в скулу пришелся неожиданно. Ожогин, еще не понимая, что случилось, упал на землю. Потом почувствовал, как по щеке разливается обжигающая боль. Слезы навернулись на глаза.

– Ну, бывай, Подгоревший! – Скрипка, разломленная на две части, упала рядом с мальчиком.

Коломеец ушел. Ожогин остался. Лежал в пыли и плакал, и все никак не мог остановиться, глядя на сломанный инструмент.

И вдруг – другая картинка перед глазами.

Первый день в секции карате. Огромный зал, гулкое эхо раскатывается по нему. Учитель – Вольтер Петрович – рассказывает про свой вид спорта, а другие пацаны уважительно перешептываются после каждого показанного приема и оценивают: «Брюса Ли побил бы? А Чака Норриса?» Все сходятся во мнениях, что с Брюсом Ли вышла бы ничья, а Чака Норриса точно бы уложил с ноги.

Третья картинка: первый районный чемпионат по карате. И там же – первая золотая медаль и почетная грамота. Мать Ожогина светится от счастья. Батя молчалив, но горд – это видно по глазам.

Еще одна картинка: Коломеец с расквашенным носом валяется в грязи, плачет, выдувая из ноздрей огромные кровавые пузыри. Выпускной вечер. Танцы. Лицо Светки растворяется в пьяной дымке и превращается в лицо начальника военкомата, который говорит напутственные слова новобранцам. Голос его дребезжит, а буква «п», которую он произносит как-то по-особому, с придыхом, похожа на сухой стрекот автомата, раздающийся поутру в горах. Умирать утром обиднее всего. Отстоял смену в карауле, все тихо-спокойно, сдал, идешь на завтрак, а потом спать, и тут эта внезапная военкомовская «п-п-п-п-п!» – и тебя нет.