«Пришла дать мне диазепамчику?» – вопрошает Джо, обращаясь к медсестре, стучащей в дверь палаты на утреннем обходе.

«Чувствуете тревогу?» – отвечает сестра.

«Ага», – говорит Джо.

«И как же вы ее чувствуете?»

Джо смеется, зарывшись лицом в подушку: «Я не знаю симптомов».

Первые его разговоры с персоналом психиатрической клинике, судя по записям, ограничиваются просьбами Джо о диазепаме – вызывающем зависимость бензодиазепине (известном также как «Валиум»), который используется для лечения тревожности, а на улицах ценится за приятный седативный эффект.

Один раз сестра-практикантка попыталась разговорить Джо, узнать о его планах на будущее. «Да, у меня есть планы, – с готовностью ответил Джо. – Буду таскаться по улицам с косячком». Практикантка возразила, что это не звучит как особенно хороший план. «Ну тогда дай мне диазепаму», – парировал Джо.

Подобные разговоры почти ежедневно фиксировались в его карте, наряду с наблюдениями персонала о неуместном смехе и улыбках. В то же время было не похоже, что так Джо отвечает на слуховые или визуальные галлюцинации. Он также не высказывал никаких бредовых идей.

Мы с Клэр сидим в машине на больничной парковке, смотрим на уродливое серое здание с загаженными окнами. Стационар для «острых» психиатрических пациентов закрыт уже много лет – он переехал в новое больничное здание на другом конце Кардиффа, – но Клэр все равно приводит меня сюда. Она указывает пальцем на одно из окон на втором этаже. «Может, это окошко Джо. Или соседнее».

Это здание стало для него домом на следующие семь месяцев, когда его новый психиатр – тот, что проводил осмотр в полицейском участке, – решил выяснить, что же не так с Джо и как это вылечить.

Первые недели там Джо провел, курсируя по коридору или сидя в холле с телевизором, скуривая сигареты одну за одной. Он также много времени проводил в своей комнате, дремал или спал на пропитанных потом простынях в кровати с железным каркасом. В углу комнаты была маленькая раковина. Столик рядом с кроватью был крепко прикручен к стене.

Для Клэр большим облегчением стало то, что Джо в больнице. Она знала, где он. Знала, что он получает профессиональную помощь. Наконец делалось хотя бы что-то. Она даже почувствовала себя готовой вновь выйти на работу и устроилась на неполный день администратором исследовательских проектов. Наконец-то в жизни у нее появилось что-то, кроме постоянной тревоги о Джо и отчаянных попыток сохранить семью.

Она садилась в поезд и смотрела из окна, как мир скользит мимо нее.

Все наладится. Все будет хорошо.

Врачи быстро определились с рабочим диагнозом, но в свете юного возраста Джо прошло какое-то время, прежде чем его официально записали в его медкарту. Отчет психиатра из коронерского суда это подтверждает.

Я думаю о том, что почувствовала Клэр, когда впервые услышала предположительный диагноз. Это произошло во время одной из еженедельных встреч с психиатром Джо.

«Знаете что, – говорит она мне, – это был разворот на 180 градусов. Мы с Эдом оба смогли перестать так сильно злиться на Джо из-за его поведения, перестать чувствовать вину за то, что мы плохие родители. Теперь можно было думать: о! Вот оно что. Он просто не может себя контролировать. Это болезнь заставила его делать все те вещи».

Болезнь, которую, как оптимистично предполагала Клэр, можно вылечить. Или хотя бы значительно облегчить симптомы. Они с Эдом начали проводить свое исследование, засиживаться до ночи в интернете, выписывать психиатрические журналы. Чем больше они читали, тем быстрее таял оптимизм Клэр. Они узнали, что прогноз для гебефренической шизофрении чрезвычайно неблагоприятен. Их ожидания, выражаясь словами Клэр, «падали с космической скоростью». Возможно, Джо никогда не станет самостоятельным взрослым. Но они все еще могли надеяться на некоторую видимость нормальности, хоть какое-то улучшение относительно происходящего сейчас.

Спустя некоторое время Джо стал приезжать домой на выходные.

Клэр рассказывает мне, как он изменился. Она использует выражения вроде обколотый препаратами, бесцельный, неуклюжий, заторможенный. «Он и двух слов не мог по-нормальному связать. Да, это было…» – Клэр замолкает.

Последние осколки ее сына исчезли, чтобы никогда больше не вернуться.

И почему же это произошло?

Клэр не раздумывает ни секунды. «Лекарства, – говорит она, – это все из-за них».

В заметках медсестры немного времени спустя после поступления Джо значится: «[Джо был] рад получить вечерние лекарства. Предполагаю, что он не до конца осведомлен о том, какие препараты принимает, и думал, что ему дают бензодиазепин».

На самом деле Джо получал дозы антипсихотического препарата под названием «рисперидон». В течение следующих месяцев ему также пробовали давать два похожих препарата: кветиапин и оланзапин. Побочные эффекты этих лекарств весьма многообразны, но чаще всего встречаются тревожность, сонливость, затуманенное зрение, тремор, потливость, тошнота, головокружение, депрессия, головная боль, рвота, сыпь, боль в желудке, расстройство желудка, повышенная утомляемость, бессонница и набор веса.

Но помогали ли они?

«Некоторые помогли немного, – говорит Клэр. – Одно помогло даже очень. Я видела, как ему стало легче собираться с мыслями, такой проблеск интеллекта».

Это было на кветиапине, пока Джо его принимал, Клэр могла сидеть с ним в палате и разговаривать о том, что он здесь делает и над чем он может поработать.

Но Джо не обсуждал с матерью некоторые побочные эффекты, из-за которых он попросил сменить ему лекарство. Его психиатр был только рад, возможно, потому, что поведение Джо по отношению к персоналу становилось все более враждебным. Клэр относит это на счет того, что Джо начинал лучше осознавать ситуацию и ему не нравилось, что его удерживают. «Им нужны покорные пациенты, – объясняет Клэр. – Может, если бы у нас была куча денег, то Джо мог бы попасть в частную клинику, и все пошло бы по-другому. Но… – ее голос снова затихает, – случилось то, что случилось». На другом препарате Джо не мог смотреть вперед дальше чем на день. Следующая таблетка, следующая тарелка и (все важнее) следующая бутылка.