По условиям, прописанным в Акте о психическом здоровье, Джо запрещалось покидать клинику без сопровождения, но он никогда не отличался уважением к правилам. Двери запирались, но он находил то один, то другой способ сбежать. Клэр хихикает, в голосе мелькает нотка гордости: «Понятия не имею, как он это делал».

Он убегал, чтобы напиться. Джо находил бар или парк и допивался до бессознательности. Эта тема проходит красной нитью через всю его взрослую жизнь, и я спрашиваю у Клэр, что она думает по этому поводу. Что сподвигало Джо постоянно искать алкоголь и наркотики?

Она для себя дала ответ на этот вопрос, и ее мнение совпадает с некоторыми неврологическими статьями на тему. Статьями, в которые с таким усердием зарылся Эд, по-своему справляясь с происходящим. Казалось, что с мозгом Джо что-то не так, что это началось в подростковом возрасте. Он не мог выразить это словами. Это могло быть что-то на нейроклеточном уровне. Некоторые исследования – хотя консенсус здесь не достигнут – указывают на критическую утрату функций клеток-канделябров: загадочных ветвистых интернейронов в коре головного мозга – эта зона ответственна за высшую логику, язык, мышление, ощущения, личность. Потеря функций здесь может быть компенсирована, по крайней мере временно, потреблением алкоголя и никотина – двух субстанций, которых больше всего жаждал Джо.

«Это удовлетворяло его потребность в чем-то, – верит Клэр. – С ним что-то было не так, и он пытался это изменить».

Другими словами: Джо занимался самолечением.

Он стоял у выхода из клиники, цепляясь за большой черный мешок, – в нем было все, что ему принадлежало.

Дверь за ним закрылась.

Он был в ужасе.

Дело давно к этому шло. Семь месяцев в палате для «тяжелых», еще полгода в реабилитационном центре, располагавшемся в обычном доме, где людей с хроническими психическими расстройствами готовят к самостоятельной жизни. «Обучить базовым навыкам: готовить, взаимодействовать социально, пройти собеседование, ходить в магазин, не воровать молоко у соседа». Затем снова семь месяцев в «острой» палате, потому что стало ясно, что алкоголизм Джо выходит из-под контроля. После того, как на полу его комнаты обнаружились тысячи окурков, его объявили угрозой пожарной безопасности.

Ему выписали четвертый антипсихотический препарат. На сей раз это был клозапин. Это важно, потому что клозапин используется для «лечения резистентной шизофрении». К этому препарату прибегают, если ничто другое не сработало. Но это лекарство категорически не рекомендуется принимать вместе с алкоголем из-за возможных побочных эффектов. Сестры в клинике волновались за Джо, припоминает Клэр. Мало того, что они давали Джо лекарство, в котором несколько сомневались, так еще и алкоголизм Джо внушал им серьезные опасения: риски для его здоровья попросту перевешивали благоприятные последствия приема. Психиатр Джо пришел к такому же заключению, и лечение было прекращено. Из непубличного расследования, проведенного Национальной службой здравоохранения после смерти Джо, следует, что «существуют доказательства путаницы относительно того, что и в какое время принимал Джо». Психопатологические проблемы Джо и его зависимость от алкоголя лечились, если верить Клэр, «абсолютно отдельно», несмотря на ее веру в то, что эти проблемы неразрывно связаны. Именно поэтому Клэр считает, что контракт, который Джо вынужден был подписать за несколько недель до выписки из больницы, был для него «смертным приговором». В этом контракте он подтверждал, что если продолжит пить, то больница снимает с себя все обязанности по отношению к Джо.

Многие из сестер, плотно работавших с Джо в клинике, понимавших его уязвимость и привязанных к нему, пытались противостоять этому решению. Это также было отражено в расследовании НСЗ:

Не было никакого плана, и не было места, куда он мог пойти. Ему предложили сесть в такси и поехать в приют для бездомных. Джо был убежден, что его изобьют в ту же минуту, как он переступит порог. Без шансов. Лучше уж спать под кустом.

«Они просто опустили руки, – говорит Клэр. – Я думаю, отчасти потому, что им не хватало коек. Они решили, что Джо не стоит затраченных ресурсов. Я была в ярости и в ужасе. И абсолютно бессильна, я ничего не могла с этим поделать. Какого черта я должна была вообще сделать?»

Последний раз, когда Клэр видела сына живым, они обедали вместе в кафе. Так захотелось Джо. Стоял летний день. В кафе была веранда, и Клэр почувствовала облегчение – им не придется заходить внутрь.

Джо ни разу не воспользовался ванной в маленькой квартирке, которую ему сняла Клэр, когда его выкинули из клиники долгих десть месяцев назад. Эти месяцы Клэр запомнятся звенящим чувством одиночества.

Ей пришлось врать, чтобы снять эту квартиру. Сказать, что Джо студент, что он заболел, и ему пришлось взять отгул на семестр. У нее не было выбора. Эд не намерен был пускать Джо в свой дом. Лист ожидания на специализированные квартиры растягивался на годы. Раз в неделю Клэр возила Джо на амбулаторный прием к врачам, и на этих встречах она уже не могла сдерживать слезы. Не смогла она их сдержать, и когда доктор объявил последние результаты тестов функций печени Джо. Его образ жизни возымел разрушительный эффект на физическое здоровье. Врачи начали говорить о прогнозируемом сокращении срока жизни. Терапевт сказала, что дает Джо от трех до пяти лет.

«Ни разу никто не спросил, хочу ли я с кем-нибудь поговорить, – рассказывает Клэр. – Ни один человек не сказал: “О, знаешь, тебе бы тоже не помешала помощь”». Ей самой тоже не приходило в голову искать поддержки. Джо еще хуже. Вот все, о чем она могла думать. Джо еще хуже. Джо еще хуже.

Клэр смотрела на него, сидящего за столиком: футболка запачкана едой, крошки в бороде. Он все время ерзал на стуле, а рука дрожала. Он тяжело дышал. Выглядело так, будто сейчас у него случится паническая атака.

Джо было страшно покидать квартиру, страшно выйти на улицу, в мир, полный людей, которые – Джо все больше в это верил – стремятся ему навредить.

Он больше не открывал дверь медицинской сестре, которая приходила его проведать каждую неделю. Она стучалась с минуту, затем уходила.