Он повернулся на бок и попытался провалиться обратно в пушистое царство сна. В этот момент снаружи послышалось шарканье.

Он поднял голову.

Тишина, но ошибки быть не могло. Он слышал шаркающие шаги. Будто кто-то, может быть животное, ходил, волоча ноги, у дома в кустах живой изгороди или в высокой траве.

Вот, опять. Шаги, и шелест высокой травы, и тихое астматическое дыхание, сопровождаемое сдавленными всхлипами.

Майк свесил ноги с кровати, но поостерегся становиться босыми ступнями на холодный темный пол. Нащупав спички, он зажег масляную лампу и вставил стекло. Провел лампой над полом, прежде чем соскочить с кровати, влез в джинсы и нашарил башмаки. Он старался не шуметь, чтобы не разбудить Ким.

Сад блестел, будто хромированный. Полная луна, словно округлая женская грудь, низко висела в безоблачном небе, проливая тонкую струйку молочного света на тихое море. Вода была гладкой, как масло.

Майк постоял на бетонном полу патио под виноградным пологом. Все было на месте, только сияло сверхъестественным блеском: покрытый пластиком обеденный стол с разномастными стульями; кухонный угол с посудой и сковородой над походной плиткой; скамья с подушками возле побеленной стены; большие раскрашенные цветочные горшки; необычной формы горлянки, свисающие с решетки навеса. Луна каждый предмет, каждый уголок залила своим молоком; ничто не было оставлено на жалкое существование в царстве обыденности. Все купалось в кинематографическом свете. Составляло вместе композицию, стройную, как музыка.

Перед ним была готовая картина. Именно то, за чем он ехал в эту страну. Завтра он начнет работать, воспроизведет на полотне этот момент.

Он все смотрел, стараясь запечатлеть в памяти озаренный призрачным светом мир, как вдруг опять услышал сдавленный всхлип. Повернулся и заметил нечто, что сначала принял за кучку одежды в углу патио.

– Никки!

Она лежала на земле, уронив голову на траву и вцепившись одной рукой в угол бетонной площадки патио. Видно было только верхнюю часть ее тела – потому-то ему на первый взгляд показалось, что это просто узел с тряпьем.

– Никки, что ты здесь делаешь?

В тот день Майк мало видел Никки. Ким повезла ее сначала в соседний городок Лиманаки, а потом на живописный песчаный пляж, где они и провели весь день. Майк был донельзя рад, что его оставили одного. В первый раз с тех пор, как они приехали на остров, разложил мольберт и распаковал краски. Это не прошло мимо внимания Ким, которая не упустила случая подколоть его: мол, стоило Никки приехать, как его тут же потянуло на работу. Майк оставил насмешку без ответа. Он написал этюд: лодка, причаленная напротив сада. и попробовал набросать лицо того, кто напал на него в горах. Особого вдохновения он не испытывал, но хорошо уж то, что взялся наконец за дело.

Вечером они вместе поехали в таверну, где встретили голландскую пару, с которой Ким и Никки познакомились на пляже. Майк разговаривал с голландцами и почти не общался с Никки, хотя заметил, с каким энтузиазмом она приобщалась к местному вину. Когда они провожали ее до гостиницы, она с трудом стояла на ногах.

– Она же на отдыхе, – чуть резковато ответила Ким, когда он съязвил на этот счет.

Ну да, она же на отдыхе, подумал Майк, направляясь к ней, чтобы помочь. Он решил, что она мертвецки пьяна, свалилась там и хнычет, не в состоянии подняться.

– Никки, – мягко сказал он. – Поднимайся, Никки.

Она подняла голову и скосила на него глаза. На губах у нее остались следы рвоты.

– Ты мне не сказал, – давясь, проговорила она.

– Прости, Никки.

– Ты ничего мне не сказал.

– Прости.

Он опустился на колени, чтобы помочь ей подняться. Но, протянув к ней руки, замер, пораженный жуткой вонью, пахнувшей на него.

Это была вонь гниения, разложения; миазмы. Он отпрянул, желудок скрутило спазмом. Она увидела его реакцию, и рот ее отверзся в ухмылке. Происходило что-то жуткое. Теперь он понял, почему не мог видеть нижнюю часть ее тела. Она была в буквальном смысле закопана по пояс в сухую землю.

– Чт-т?…

– Вытащи меня, Майк. Вытащи.

Майк отступил назад. Никки склонила голову набок и, подтягиваясь на руках, стала, хрипя и извиваясь, с трудом вылезать из земли. Когда показалась ее поясница, у Майка сдавило горло. Ниже пояса тело Никки было не человеческим, а телом арахниды. Из земли показались четыре светло-коричневые лапки, над ними изгибался длинный членистый хвост скорпиона. От нее шла невыносимая вонь. Нижняя, испачканная в земле часть ее слабо мерцала, просвечивая в лунном свете. Она была наполовину скорпион.

Она отряхнулась от земли и поползла в патио.

– Ким! – придушенно закричал, а скорее прошептал Майк. – Ким!

– Дай мне спать, – ответила Ким из комнаты.

– Господи, Ким!

Но когда женщина-скорпион подползла ближе, Майк взглянул на нее снова и увидел, что у нее теперь другое лицо, не лицо Никки. Верхняя часть тела у нее была обнажена, лицо незнакомое, и она говорила по-немецки.

– Я вернулась, – сказало существо. – Я вернулась.

Майк попятился. Существо надвинулось на него, припечатало грудью к двери. Он не мог дышать. Из-за спины женщины-скорпиона торчало нацеленное в него трепещущее жало.

– КИМ! КИМ!

Ким неожиданно возникла рядом, обхватила ладонями его лицо, стоя нагая в патио. Тварь исчезла. Тело Ким хранило тепло постели, пахло сном. Майк оглянулся вокруг. Луна была твердой и сверкающей, как алмаз. Сад был по-прежнему залит ее ослепительным белым светом.

– Ты ходил во сне, Майк.

– Ходил во сне?

– Да. Это был кошмар. Дурной сон.

– Сон.

Майк оглядел патио: стол, стулья, кухонную утварь, горлянки. Если это был сон, то он видел в нем в точности то же, что сейчас.

– Расскажи, что тебе привиделось.

Майк отказался.

– Ладно. Пошли обратно в постель.

Но Майк и тут отказался.

Ким только сейчас осознала красоту лунного света.

– Вот это да! Просто невероятно! Ты только взгляни, Майк!

– Я уже смотрел. Когда ходил во сне.

Ким зажгла плиту:

– Сварю шоколад. Можно пойти посидеть в лодке. Такая красота!

Она наскоро оделась, и, взяв кружки с крепким горячим шоколадом, они спустились к лодке. Она укутала плечи Майка одеялом и уговорила рассказать, что ему привиделось во сне. Он пересказал вкратце.

Ким задумалась на секунду, потом беспечно чмокнула его и заявила:

– Страх перед феминистками.

– Так и знал, что ты это скажешь, – простонал он.