— Я, — отозвался стриженный под «ноль» паренек с наглыми глазами и улыбкой мизантропа на небритой физиономии. Его уши с поломанными хрящами, напоминавшие сибирские пельмени, явно свидетельствовали о серьезных борцовских достижениях. — Евгений, конечно. Кто же еще!

Пока доцент выкрикивал остальных студентов, несколько человек, помнившие Онегина по вступительным экзаменам, подошли к самозванцу за разъяснениями.

— Так, соколики, слушайте меня внимательно. Настоящий Онегин я. А тот излишне болтливый клоун, которого вы видели на вступительных, всего лишь наемник из Третьего московского. А кто про это сболтнет, нагоню изжоги, — упредил все вопросы истинный Онегин.

Потом он присел на перевернутое ведро, достал из кармана пачку отечественного «Космоса» и, никому не предложив, закурил.

Как Онегин умеет нагнать изжоги, Арсений и сокурсники убедились на третий день пребывания в деревне. Накануне местные ухари, возглавляемые авторитетом по прозвищу Финик, крепко погоняли студентов по деревне за то, что те осмелились прийти в клуб и там якобы плохо отзывались о местных дамах, которых и так на селе мало. Арсений вообще только мимо проходил, дам не видел, но под раздачу попал. Ему порвали новую фуфайку, пропинали у забора ногами в живот и два раза перетянули по заду куском тяжелой цепи от зерноуборочной машины. Было очень больно и обидно, потому что отлупили не за дело. Другим досталось не меньше. Онегин в побоище не участвовал. В это время он обмывал с водителем Семеном, у которого определился на постой, стожок сена, лихо умыкнутый той Варфоломеевской ночью с поля колхоза-побратима. Ночь выдалась темная, новолуние, поэтому никто ничего не проведал. Семен знал, когда и с кем на дело идти.

На следующий день Онегин присоединился к группе побитых сокурсников, которых вчера местные огольцы любезно пригласили к клубу за очередной порцией тумаков. Там уже ждали. Человек пять были на мотоциклах, один на гнедом скакуне без седла, остальные пешие. Впереди стоял Финик, поигрывая зажатым в крепких крестьянских руках черенком от грабель.

— Итить твою мать. Тут можно ноги сломать, — в рифму ругнулся Онегин, споткнувшись на подходе в какой-то выбоине.

— Кому-кому ты хотел ноги сломать? — поинтересовался Финик и замахнулся палкой.

Всем было ясно, что не ударить хотел, а испугать. Через секунду, совершив в воздухе замысловатое сальто, он уже лежал под липкой, держался за живот и силился вздохнуть. Палка была в руках Онегина. Как библейский оракул, он поднял руки вверх и произнес селянам речь:

— Братья-крестьяне, одумайтесь! Вы на кого руку подняли? Правильно, на будущую элиту отечественной медицины! Кто вас будет лечить от черепно-мозговых травм и переломов, от цирроза печени и безжалостных лобковых вшей? Кто будет промывать ваши побитые язвами желудки от некачественного самогона? Кто будет принимать роды у ваших жен и сестер? Кто будет вас спасать от белой горячки и шизофрении? Лично я к вам на вызов не поеду. Ведь что происходит: вы подняли колья и цепи на друзей, которые пришли с миром. Пришли для того, чтобы своими золотыми руками помочь вам в битве за урожай клубневых культур. А вы, придурки привокзальные… Вам не стыдно? Кто вас научил встречать гостей так? — Онегин показал как. Он подошел к начавшему приходить в себя Финику, врезал ему ногой в живот и продолжил: — Разве так гостей встречают?

Финик опять принялся глотать ртом воздух и мотать головой в знак согласия или несогласия — было непонятно.

— А теперь, братья по разуму, — продолжил Онегин, — посмотрите на этих прекрасных людей, извинитесь и пожмите друг другу руки.

Пришлось мириться. Правда, не всем этого хотелось. Душа требовала мести. В числе пожатых Арсением рук была та, что била его по заднице тяжелой цепью. Знать бы, которая…

— Женя, — спросил Онегина Арсений чуть позже, — а может, все-таки стоило их отлупить? Я думаю, что с твоей помощью мы бы справились.

— Ты что, братишка, дурак? — удивился Онегин. — Ты хоть раз в жизни участвовал в настоящей драке с использованием подручных предметов? И ясно себе представляешь, чем это может закончиться? Или хотя бы видел? Или только в кино? Так вот, радуйся, что все миром закончилось. А то, что по жопе получил, так будет тебе наука. Просто ты оказался в ненужном месте в ненужное время.

На этом конфликт был исчерпан.

Чуть позже Онегин с Арсением спелись. Причем в полном смысле этого слова: они горланили в два голоса популярный отечественный и зарубежный репертуар, собирая вокруг себя благодарных слушателей из числа студентов и деревенского молодняка. Онегин виртуозно играл на гитаре, а Арсений подпевал, помогая брать верхние ноты из репертуара Гиллана и Дио.

К концу сельхозработ они стали неразлучными друзьями.

Как оказалось, Онегин был мастером спорта по вольной борьбе. Его фото уже через месяц после начала занятий висело на Доске почета в спортивном корпусе института. Кроме вольной борьбы он выступал еще и в соревнованиях по классическому единоборству, самбо и дзюдо. Ему было все равно, кого бороть. На институтских и межвузовских соревнованиях перед началом поединка он подходил к сопернику и интересовался, на какой минуте его завалить. Кто знал Онегина, называл время, а кто нет — артачились и быстро проигрывали, часто хлопая по татами свободной от болевого приема рукой, а то и двумя сразу, если мастер выворачивал сопернику ноги. Спортивные достижения борца были большим подспорьем в учебе. Преподаватели по другим предметам на экзаменах завышали ему оценки, а когда дело было совсем плохо, хотя бы на тройку вытягивали-таки.

К концу второго курса Арсений с Онегиным устроились работать. Арсений сразу на три кафедры. Это было, конечно же, профанацией. На двух он просто получал зарплату и делился с заведующим лабораторией, а на кафедре гистологи трудился без обмана, работая над научной темой, которую получил к середине второго курса обучения. Онегин подхалтуривал в виварии и еще что-то свое мудрил на кафедре физиологии человека. Чтобы зарабатывать больше, можно было устроиться санитаром в «скорую» или сторожем в морг, но это не приветствовалось деканатом и рано или поздно выплывало наружу, как ни утаивай. А деньги были нужны, особенно Онегину. Он жил вдвоем с матерью, без отца, и никакой финансовой поддержки, кроме какой-то мелочи от спортивной федерации, ниоткуда не получал.

К тому времени Онегин уже заработал прозвище Конго. Причиной послужила его дружба со студентом из этой центральноафриканской страны. Скорей всего, это была даже не дружба. Онегин преследовал корыстные цели, ради которых был готов на многое. Мукала Дидье Блэз, сын богатого скотопромышленника, учился в параллельной группе профессии лекаря, которая давалась ему с большим трудом. Больше всего он любил играть в футбол и крутить романы со студентками. А приспособление для романов у Мукалы было что надо. Весь женский контингент института заворачивал головы, глотал слюну и томно вздыхал, провожая взглядом чернокожего Аполлона, дефилирующего по коридорам вуза в модных заграничных джинсах, туго обтягивающих его откляченный зад и огромный фаллос, который он носил набок. Спрятать такое можно было только под белым халатом. Блэз прекрасно осознавал размер своего мужского достоинства, считавшийся у него на родине предметом национальной гордости, и, несмотря на замечания декана, нагло демонстрировал, с успехом применяя на чужбине при каждом удобном случае.