– А я думал, вам захочется услышать правду, – сказал Эликас, опередив Хогуна.

– Правда – диковинный зверь, паренек. Она у каждого своя. А теперь помолчи. Поймите меня верно, Хогун, я ценю вас. Вы хорошо себя зарекомендовали. Но с этого часа никто не должен говорить плохо о Первом гане. Это портит солдат – а все, что портит наших солдат, помогает надирам. У нас и без того забот хватает. – Друсс взял лист пергамента и пододвинул к Эликасу вместе с пером и чернилами. – Давай-ка, парень, записывай. Пинара поставь во главе списка – он будет нашим квартирмейстером. Далее нам понадобятся пятьдесят подлекарей и двести носильщиков. Первых кальвар Син может набрать из охотников, носильщиков же кто-то должен обучить. Им весь день придется бегать. Один Миссаэль знает, какая от них понадобится прыть, когда дело завяжется. Здоровое сердце – непременное для них условие. Это нелегко – бегать по полю боя в доспехах, хотя бы и легких. А без доспехов нельзя – они не смогут таскать и мечи, и носилки. Кого вы можете предложить им в начальники?

Хогун посмотрел на Эликаса – тот пожал плечами.

– Вы должны знать подходящего человека, – сказал Друсс.

– Я не настолько хорошо знаю гарнизон Дрос-Дельноха, уважаемый, а из легионеров никто не подойдет.

– Почему?

– Они все хорошие воины и понадобятся нам на стене.

– Кто у вас лучший из младших офицеров?

– Бар Британ. Но он отменный вояка.

– Такой-то нам и нужен. Вот послушайте: носильщики будут вооружены одними кинжалами, поэтому подвергнутся не меньшей опасности, чем бойцы на стене. Но их миссия менее почетна, поэтому надо будет возвысить ее. Когда вы назначите им в начальники вашего лучшего младшего офицера, они это оценят. И пусть Британ возьмет еще пятьдесят человек по своему выбору в летучий отряд для защиты носильщиков во время боя.

– Склоняюсь перед вашим разумом, Друсс, – сказал Хогун.

– Не надо ни перед чем склоняться, сынок. Я совершаю ошибки, как и все люди. И если ты считаешь, что я не прав, – прямо так и говори, не стесняйся.

– На этот счет можете не беспокоиться, – заверил Хогун.

– Вот и ладно. Теперь насчет учений. Надо разбить всех на полусотни и присвоить каждой какое-нибудь громкое имя – можно брать имена героев, места сражений, что угодно, абы кровь загорелась. У каждой полусотни будет свой командир, а при нем пять десятников. Этих пятерых следует избрать после первых трех дней обучения, когда станет видно, кто на что способен. С этим все ясно?

– К чему им имена? – спросил Хогун. – Не лучше ли обозначить их цифрами? Боги мои, легко ли выдумать сто восемьдесят названий!

– Военное ремесло, Хогун, заключается не только в тактике и учениях. Я хочу, чтобы на этих стенах стояли гордые люди. Люди, которые знают своих товарищей и чувствуют себя заодно с ними. Полусотня «Карнак» будет представлять собой Карнака Одноглазого – а что собой представляет, скажем, шестая полусотня?

В предстоящие несколько недель мы заставим эти отряды соперничать – в работе, в играх, в потешных боях. Мы сделаем из каждой полусотни одно целое – гордое целое. Мы будем насмехаться над ними, даже издеваться. А потом, когда они возненавидят нас пуще надиров, начнем их похваливать. В самое короткое время мы должны добиться того, чтобы они считали себя чем-то вроде гвардии. И это уже половина дела. Грядут отчаянные кровавые дни – смертные дни. На этих стенах мне нужны мужчины – сильные и умелые, но прежде всего гордые.

Завтра ты назначишь офицеров и разобьешь людей на полусотни. Пусть бегают, пока не повалятся, а потом встают и бегают опять. Пусть бьются на мечах и лазят по стенам. Работы по сносу домов должны идти круглые сутки. Через десять дней начнем соревнования между отрядами. Носильщики пусть бегают с грудами камня, покуда у них руки не отвалятся.

Я хочу сровнять с землей все, что находится между четвертой и шестой стенами, и завалить проходы.

Тысяча человек единовременно должна заниматься только сносом, сменяясь через каждые три часа. Это полезно для мышц спины и рук. Вопросы есть?

– Нет, – ответил Хогун. – Все, что вы перечислили, будет исполнено. Но скажите мне вот что: верите ли вы, что Дрос способен продержаться до осени?

– Конечно, верю, парень, – глазом не моргнув, ответил Друсс. – С чего бы я иначе так надрывался? А ты-то сам веришь?

– О да, – без промедления сказал Хогун. – Всем сердцем.

И оба усмехнулись.

– Давайте-ка выпьем по стаканчику лентрийского красного, – предложил Друсс. – Меня от этих премудростей жажда одолела.

В деревянной хибаре, притулившейся под сенью замка, сидел человек, барабаня пальцами по столу. За спиной у него в плетеной клетке чистили перья голуби. Человека снедала тревога.

Шаги на крыльце заставили его схватиться за тонкий кинжал. Он выругался и вытер потную ладонь о шерстяные штаны.

Вошел второй. Он затворил за собой дверь, сел напротив первого и спросил:

– Ну что? Какой ты получил приказ?

– Ждать. Но все еще может измениться, когда там узнают о приходе Друсса.

– Один человек ничего не решает.

– Поживем – увидим. Кочевники будут здесь через пять недель.

– Через пять? А я думал…

– Не ты один. Но случилось так, что старший сын Ульрика погиб, придавленный конем. Погребальные обряды продлятся пять дней – плохое это предзнаменование для Ульрика.

– Дурные приметы не помешают надирской орде взять эту жалкую крепость.

– Что замышляет Друсс?

– Он хочет завалить проходы – это пока все, что я знаю.

– Через три дня приходи опять. – Первый взял клочок бумаги и что-то написал на ней крошечными буквами. Потом посыпал написанное песком, сдул и перечел:

«Здесь Побратим Смерти. Он заваливает проходы. Боевой дух поднят».

– Быть может, нам придется убить Друсса, – сказал, вставая, пришелец.

– Если прикажут. Не раньше.

– Ладно. Увидимся через три дня.

У двери второй поправил шлем и прикрыл плащом наплечный знак дренайского дуна.

Кул Джилад лежал без сил на короткой траве у эльдибарской поварни и судорожно дышал. Его темные волосы слиплись от пота. Со стоном он повернулся на бок. Каждый мускул в его теле прямо-таки вопил от боли. Три раза он, Бреган и еще сорок восемь бойцов полусотни «Карнак», соревнуясь с пятью другими отрядами, бежали от первой стены до второй, карабкались по узловатым веревкам наверх, бежали до третьей стены, взбирались наверх, бежали к четвертой стене… И так далее – бесконечный, бессмысленный, мучительный путь.

Джилад все это время держался на одной только ярости. На глазах у этого седобородого ублюдка он первым добежал до второй стены, опередив триста человек, в полном снаряжении, вовсю работая усталыми ногами и руками. Первым! И что же этот ублюдок сказал? «Дряхлый старец, за которым бегут дряхлые старухи. Ну, парень, нечего тут валяться! Вперед, к третьей стене!»