– О боги, нет. Я давно оставил мысль об этом. Нет – но в ту ночь, когда солдат подняли и заставили бежать, я спросил вас, разумно ли это, а вы ответили: «Они должны знать свой предел». Вот и мне захотелось узнать свой. Я ни разу не бывал в бою и хочу знать, как себя чувствуешь, когда тебя поднимают после целого дня битвы и снова зовут в бой. Я и так уже много навредил здесь – и боюсь навредить еще, когда надиры полезут на стену, хоть и надеюсь, что этого не случится. Мне нужно стать крепче и проворнее – и я стану. Разве я плохо придумал?

Друсс запрокинул бутылку, облизнул губы и улыбнулся.

– Нет. Хорошо. Но когда вы немного продвинетесь, побывайте и в других полусотнях – это пойдет на пользу делу.

– Правда?

– Вот увидите.

– Видели вы князя? – внезапно спросил Оррин. – Син говорит, он совсем плох.

– Хуже не бывает. Он постоянно бредит – не знаю, на чем он только держится.

Они проговорили еще около часа. Оррин расспрашивал старика о его жизни и о битвах, в которых тот участвовал, то и дело возвращаясь к бессмертной истории Скельна и разгрому короля Горбена.

Когда в замке раздался набат, оба вскочили. Друсс выругался, отшвырнул бутылку и кинулся к двери. Оррин скатился с койки и последовал за ним. Они промчались через плац по короткому подъему, ведущему в замок, влетели в ворота и устремились вверх по длинной винтовой лестнице в опочивальню князя. Там находился кальвар Син, а еще дун Мендар, Пинар и Хогун. Старый слуга навзрыд плакал у окна.

– Он умер? – спросил Друсс.

– Нет, но отходит, – ответил кальвар Син.

Друсс присел на край кровати. Князь открыл глаза и моргнул.

– Друсс? – позвал он слабо. – Ты тут?

– Тут.

– Она идет. Я вижу ее. Вся в черном, с капюшоном на голове.

– Плюнь ей в глаза за меня, – сказал Друсс, поглаживая огромной рукой пылающий лоб князя.

– После Скельна я думал… что буду жить вечно.

– Упокойся с миром, друг мой. Я точно знаю одно: смерть лает страшнее, чем кусает.

– Я вижу их, Друсс. Бессмертных. Они бросили против нас Бессмертных! – Умирающий вцепился в руку Друсса, пытаясь приподняться. – Они идут! Боги, Друсс, да посмотри же на них!

– Они всего лишь люди. Мы отобьемся.

– Сядь у огня, доченька, и я расскажу тебе об этом. Только матери не говори – ты же знаешь, как она ненавидит кровавые истории. Ах, Вирэ, любимая крошка! Ты никогда не поймешь, что это значило для меня – быть твоим отцом…

Друсс склонил голову, слушая затихающий бред старого князя. Хогун скрипнул зубами и закрыл глаза. Кальвар Син сгорбился в кресле, а Оррин стоял у двери, вспоминая, как умирал его отец много лет назад.

– Мы много дней стояли на перевале, сдерживая всех, кого они посылали против нас, – кочевников, колесницы, пехоту и кавалерию. Но угроза Бессмертных все время висела над нами. Их никто еще не побеждал! Старый Друсс стоял посередине нашей первой шеренги. Когда Бессмертные двинулись на нас, мы оцепенели. Паника витала в воздухе. Меня тянуло пуститься наутек, и то же чувство я читал на лицах окружающих. Тогда старина Друсс вскинул свой топор и взревел в голос. Это было словно волшебство. Чары рассеялись, и страх прошел. Он показал им топор и крикнул – я как сейчас его слышу: «Сюда, брюхатые сукины дети! Я Друсс, а это – ваша смерть!» Вирэ… Вирэ! Я так ждал тебя… так хотел тебя увидеть еще раз. Так хотел… – Хрупкое тело дрогнуло и затихло. Друсс закрыл глаза умершему и провел рукой по своим.

– Не надо было ему отсылать ее, – проговорил кальвар Син. – Он любил дочь, только ради нее и жил.

– Быть может, потому-то он ее и отослал, – сказал Хогун.

Друсс покрыл шелковой простыней лицо князя и отошел к окну. Теперь здесь не осталось больше никого, кто был с ним при Скельне. Друсс оперся о подоконник и втянул в грудь ночной воздух.

Луна заливала Дрос нездешним серым светом. Друсс смотрел на север. Оттуда показался голубь и закружил над хижиной около замка. Друсс отвернулся от окна.

– Похороним его завтра же и скромно, – сказал он. – Нельзя прерывать учения ради пышных церемоний.

– Друсс, но это ведь князь Дельнар! – сверкнул глазами Хогун.

– Это, – Друсс указал на постель, – изъеденный раком труп. У него нет имени. Сделаем так, как я сказал.

– Ты бездушный ублюдок! – воскликнул дун Мендар.

Друсс обратил на него ледяной взгляд.

– Вспомни об этом, парень, в тот день, когда вздумаешь выступить против меня, – и это относится к любому из вас.

Рек, опершись о поручни и одной рукой обнимая Вирэ за плечи, смотрел на море. Он думал о том, как меняет ночь природу океана. Она превращает его в огромное плотное зеркало, отражающее звезды, и двойник луны плывет, дробясь, в миле от корабля – всегда в миле, не ближе. Легкий бриз наполняет треугольный парус, и «Вастрель» пенит волны, чуть заметно ныряя то вниз, то вверх. Помощник капитана стоит у рулевого колеса, и его серебряная наглазная повязка сверкает при луне. Молодой матрос бросает в волны грузило – измеряет глубину, пока судно проходит над невидимым рифом.

Все исполнено мира, покоя и гармонии. Плеск волн усиливает чувство отъединенности от всего света, которое испытывает, глядя на море, Рек. Звезды вверху, звезды внизу – они с Вирэ плывут посредине Вселенной, вдали от людских дрязг, караулящих впереди.

«Это, должно быть, и есть блаженство», – думал Рек.

– О чем ты думаешь? – спросила Вирэ, обнимая его за пояс.

– Я люблю тебя, – сказал он. Дельфин выскочил из воды, протрубил свой мелодичный привет и вновь ушел в глубину. Рек смотрел, как вьется среди звезд его гибкое тело.

– Я знаю, что любишь, – я спрашиваю, о чем ты думаешь.

– Об этом самом. Я счастлив. Спокоен.

– Ну еще бы. Мы ведь плывем на корабле, и ночь так хороша.

– Женщина, у тебя нет души, – сказал он, целуя ее в лоб. Она подняла на него глаза и улыбнулась.

– Что ты такое говоришь, глупый? Просто я не умею так красиво врать, как ты.

– Жестокие слова, госпожа моя. Разве бы я осмелился соврать тебе? Да ты бы мне глотку перерезала.

– И перережу. Сколько женщин слышало от тебя, что ты их любишь?

– Сотни, – сказал Рек, глядя ей в глаза и видя, как уходит из них улыбка.

– Почему я тогда должна тебе верить?

– Потому что веришь.

– Это не ответ.

– Еще какой ответ. Ты ведь не какая-нибудь тупоумная молочница, которую можно обмануть сладкой улыбкой. Ты способна отличать правду от лжи. Почему ты вдруг во мне усомнилась?

– Я не сомневаюсь в тебе, олух! Просто хочу знать, скольких женщин ты любил.