Слоан шла по извилистой дорожке между палаток, окружавших место Слива. Шел дождь, и земля под ее сапогами была мягкой. Людей вокруг было меньше, чем днем, и они толпились вокруг уличных барбекю и маленьких костерков. Освещение исходило от фонарей, которые люди крепили себе на голову, или от прожекторов, висящих над входом в палатку. Она услышала несколько тактов песни Боба Дилана «The Times They Are A-Changin’» («Времена, они меняются»), доносившейся с одной из площадок, и эти слова преследовали ее до самого купола, словно их нес холодный ветер.

Слоан остановилась у защитного барьера, отделявшего толпу искателей – неважно, почему они здесь находились, все они искали чего-то – на месте Слива. Она уже подошла близко к тому месту, где несколько дней назад ударила того парня по лицу.

Но сейчас все это казалось ей сном. Алби умер, а это означало, что уже не имеет значения, что ей там говорил фанат Темного, чего он хотел, зачем он так поступил. Алби нет, и теперь было важным только то, что нужно было довести до конца, и тот, кто был готов это сделать.

Никто ее не узнал, да и не смог бы. Она была одета в бесформенную черную одежду, скрывающую все, что могло бы выдать в ней женщину. Плюс она была выше обычного женского роста, поэтому ее было легко принять за мужчину. На лицо она натянула капюшон, а нос и рот закрыла неопреновой маской, которую надевала для бега в зимнее время. Она была рада, что не накрасилась сегодня, иначе ей бы пришлось стирать косметику. Она была уверена, что как только АИСЯ поймет, что происходит, они тут же заподозрят именно ее. Но маскировка поможет ей выиграть время.

Слоан достала из коробочки, лежащей в заднем кармане, сломанные половинки Иглы Кощея. Она сломала ее сама. После того, как погиб Берт. Его смерть была напрасной, ему не надо было приходить за ней с Алби, чтобы вытащить их из плена. После того как она стала пленницей Темного, Игла сама начала отторгать Слоан. Она ругалась с людьми из АИСЯ, требуя, чтобы они удалили Иглу, но они отказались проводить операцию, объяснив это тем, что они не знают, как себя в этом случае поведет артефакт. И вот однажды ночью, находясь между ночным кошмаром и явью, Слоан выгрызла Иглу из собственной руки, вырвав ее зубами. Затем, ощущая привкус меди и крови у себя во рту, она разломала артефакт пополам – это было не так легко, как сломать иглу для швейной машинки, на ней не было резьбы. Это отняло у нее все силы, и все силы самой Иглы. После этого она потеряла сознание, из нее утекла вся энергия, до последней капли, и она очнулась неделю спустя в больнице, с перевязанной рукой.

С тех пор она не прикасалась к ней голыми руками, боясь, что та каким-то образом опять вернется под кожу. Но казалось, что сломанная игла уже не обладает прежней силой, той, которую она почувствовала, когда впервые нашла ее на дне океана. Она чувствовала магию Иглы как шевеление воды, перед тем как она закипит. Она покалывала и обжигала ее изнутри, но такого сильного притяжения уже не было.

Что произойдет, когда она соединит половины Иглы? Магия была не оружием и даже не безнравственным источником энергии, магия была инфекцией. Там, где она появлялась, умирали люди, опустошались земли, нарушался порядок вещей, иногда непоправимо. Ее нужно было извлечь из ран Земли.

Слоан поднесла два кусочка иглы к свету, исходящему от поста охраны. На ее поверхности поблескивали два белых пятнышка. Она повернула их так, чтобы они соответствовали сломанным краям, и свела две половинки вместе. Они как будто стали магнитами с противоположными полярностями, она почувствовала связь, которая образовалась между двумя кончиками, почувствовала их неуемное желание соединиться. Затем что-то похожее на огонь пробежало по ее пальцам и тыльной стороне ладони, по руке и плечу; этот огонь заставил вскипеть ее кровь, пронзил позвоночник, – и она ощутила укол Иглы. Слоан поняла, что Игла, ставшая целым, захотела соединиться и со Слоан.

Но на этот раз она этого не допустит. Она стиснула зубы и оттолкнула Иглу от себя. Игла сопротивлялась, рвалась к ней, и она повернула ее, держа в кулаке, как нож.

Ее ладонь горела, как будто ее облили кислотой, но она крепко держала Иглу и шла к посту охраны. Охранник – не тот, что был здесь в прошлый раз, но одетый в ту же самую безвкусную униформу, – крикнул ей, чтобы она остановилась. Она направлялась прямо к воротам.

То, что последовало дальше, было похоже на рефлекс. То, что возникает после того, как врач бьет вам молоточком по колену. Она подняла Иглу вверх, и за ней в воздух поднялись ворота, заграждение, пост охраны, которые оставались висеть в воздухе, пока они с охранником молча смотрели на это. Лишь звон цепи на ветру прерывал эту тишину.

Слоан посмотрела на охранника, приподняв бровь. Он молчал и уже не пытался ее остановить.

Ворота оставались висеть в воздухе даже после того, как она прошла под ними. Когда она оглянулась через плечо, они все еще висели в пятнадцати метрах над ее головой, словно нанизанные на облака.

Так же она открыла главный вход в купол. Двери легко сорвались с петель и улетели сквозь крышу. Отверстия, которые остались после них, были тонкими и прямоугольными, как будто разрезанные ножом.