У меня почему-то непроизвольно сжимаются кулаки.

Да так, что я просто физически ощущаю, как белеют немеющие костяшки.

Он что, действительно верит в ту чушь, которую говорит?

– А вот тут ты не прав, Викентий, – говорю, предварительно продышавшись как следует, но почему-то внезапно севшим, ставшим чужим голосом. – Не спешить у нас с тобой уже больше никогда в этой жизни не получится. Ни-ког-да! Мне ведь уже за сорок, старина. Хоть это и немного, но – за сорок. Да и ты тоже где-то тут, на подходе. Как бы мы с тобой клево не выглядели и не считали сами себя по-прежнему молодыми. И наши ровесники уже потихоньку пополняют списки кандидатов в подсудимые на самом главном суде. А учитывая наш образ жизни – постоянные нервы, напряги, власть, бессонницы, жесть, бизнес, наркоту, алкоголь, неурядицы в семьях, прочие прибамбасы и милые житейские мелочи, – мы вряд ли с тобой, дружище, протянем дольше, чем уже прожили. Даже если столько же протянем, – уже хорошо. Но – вряд ли, надо быть честным хотя бы перед собой. Вдумайся: мы уже прожили большую часть отведенной нам жизни. А ты говоришь, – спешить некуда. Я, в принципе, наверное, со многим могу смириться, особенно если собеседник хороший. Но только уж не с такой, совсем явной глупостью, ты меня извини…

Он шумно вздыхает.

Потом так же шумно сморкается в выуженный из кармана балахона когда-то бывший белым носовой платок.

Потом – крякает.

– Пойду-ка я все-таки лучше за коньячком схожу, – говорит. – А то спиртягой мы с тобой под такое настроение совершенно точно наебенимся. А мне завтра еще работать, сам понимаешь. Да и у тебя кой-какие делишки найдутся. Хотя бы по вопросам твоей собственной безопасности. Вряд ли ты будешь тут лежать и молиться на бесспорный талант даже очень симпатичного следака Пети Порфирьева. Не та порода…

Я усмехаюсь.

– Тогда заодно и порошка занюхай, как следует. А то тебя мотает уже, а разговор у нас, похоже, весьма любопытный намечается. Не хотелось бы прерывать на самом интересном месте.

Он кивает.

– Здесь согласен. Без дураков. Жалко, что тебе чисто по медицинским показателям предложить то же самое не могу.

– А почему, кстати? – удивляюсь. – Медицинский спирт, к примеру, можно, а кокаин – нельзя. Ерунда какая-то, брат, получается…

Он вздыхает.

– Ну понимаешь, сигареты, спиртное – это еще туда-сюда. Хотя тоже, конечно, нехорошо, но – терпимо. Если организм требует – надо давать. Он лучше нас, представь, понимает, что ему нужно, а что – ни в коем случае. Это я тебе как врач говорю. А вот про кокаин тебе стоит забыть на месячишко-другой как минимум. Может спровоцировать серьезный криз, причем – в легкую. Ну, впрочем, я уже, кажется, об этом говорил…

Я киваю в ответ.

– Говорил, и я понял. Так, на всякий случай поинтересовался. Нет, значит нет, и хорош об этом. Все, проехали. Да я и спиртным, если честно, сильно злоупотреблять не собираюсь в ближайшие месяцы. Что-то у меня не ладно в этой жизни, Викентий. Очень не ладно. И алкоголь эти проблемы решить не поможет, а, боюсь, только усугубит.

Он согласно качает головой и уходит.

А я прикуриваю очередную сигарету и пристально смотрю в потолок.

Мне почему-то очень плохо и одиноко.

Хорошо еще, что он очень быстро возвращается, я даже сигарету не успеваю выкурить как следует.

Хотя…

Между средним и указательным пальцами правой руки у меня почему-то торчит окурок – как символ бездарно и безнадежно сгоревших лет, дотлевший до фильтра и давно погасший.

А я и не заметил, как время прошло.

Можно даже сказать – пролетело.

Дела…

Гудрун пошла тогда к морю, после того как она убила Атли. Она вошла в море и хотела покончить с собой. Но она не могла утонуть. Ее отнесло через фьорд в землю конунга Йонакра. Он на ней женился.

Старшая Эдда. Песни о героях. «Подстрекательство Гудрун»

…Решительно отбираю у него узкую, высокую бутылку, усаживаюсь поудобнее на кровати, подтыкаю под спину подушки, сворачиваю пробку и, обжигая ни в чем не повинное нёбо, еще толком не отошедшее от эксперимента с медицинским спиртом, делаю несколько больших, жадных глотков.

И тут же прикуриваю следующую сигарету.

Жадно, как будто только что из самолета вышел.

Викентий только осуждающе качает головой, но ничего не говорит, – и то слава богу.

Да…

Он все-таки в первую очередь – врач.

И только во вторую – такой же псих, как и я.

Торчок, которому так же, как и мне, нужно непременно выговориться.

Оправдать в чужих глазах, лучше всего полузнакомых или совсем незнакомых, свое никчемное и бессмысленное существование муравья в муравейнике.

Просто собеседнику, постороннему человеку, который не будет тебя судить строго, а, может, даже и посочувствует.

Даже если ты не прав.

И вы оба это прекрасно понимаете.

Просто вам нужно выговориться.

Просраться словесным поносом.

Чистая психотерапия.

Аська в свое время это называла эффектом пассажирского поезда.

Потрясающе точное определение, кстати.

…И не важно, что тебе говорят в ответ.

Разговариваешь, как будто в теннис со стенкой играешь. Когда важно не то, как отскочит, а то, как подачу примешь…

И мысли скачут точь-в-точь, как эти смешные теннисные мячики…

… Интересно, насколько мне легче жилось бы, если б я, как тот же Викентий, мог работать не ради денег, а потому, что мне это дело нравится?

Сложно даже представить…

Впрочем, не стоит мечтать о несбыточном…

Мечтать и жалеть о несбывшемся и несбыточном вообще плохо, начиная с определенного возраста. Когда становиться жизненно необходимым не «мечтать», а «хотеть».

И – уперто двигаться к цели, не боясь ничего, кроме своего собственного опоздания.

В нашем возрасте уже даже смерть, по идее, должна рассматриваться лишь как досадная помеха на пути к выбранной вершине.

И – не более того.

Знать бы только еще, где та самая вершина располагается.

Я лично свою – так и не отыскал.

И даже не знаю, – пытался ли по-настоящему всей этой байдой реально заморачиваться.

Викентий усмехается.

– Вот и умница, что понимаешь что к чему. И насчет алкоголя ты тоже все абсолютно правильно решать собираешься. Правильнее не бывает. Это если в теории. Только одно дело – понимать, и уже совсем другое – решать. Я вот, к примеру, тоже все понимаю. Врач я все-таки или не врач, в конце-то концов? А сделать ничего не могу. С собой, в смысле. Сила – есть, воля – есть, силы воли – нет ни хера. И как тут жить прикажете?