Я стиснула намыленные руки.

— Но она была намного старше твоей мамы.

— А от этого что-то зависит?

— Конечно, зависит. Двоюродная бабушка была уже старая. И потом, у нее были ушибы. Мама говорит, поэтому она и заболела раком. Она откуда-то упала и стукнулась грудью. Она была вся в синяках.

Я застыла, вспомнив синяки на груди у мамы.

— Так от этого бывает рак груди? — прошептала я. — Им можно заболеть, если тебя сильно ударят?

— Наверное. Я не знаю. Это мама так рассказывала, она может и ошибаться. Лола Роза, ну пожалуйста, не плачь.

— Я не плачу.

Я была уверена, что Харприт ошибается. И все же мне стало еще хуже от ее слов. Я стала отчаянно тереть глаза. В них попало мыло, и я заплакала в голос.

Харприт плеснула мне в лицо воды и стала стирать мыло подолом юбки. Было очень больно, но я почти не обращала на это внимания. Промыв мне глаза, Харприт обняла меня за плечи:

— Я уверена, что у твоей мамы нет никакого рака, Лола Роза. Это может быть просто какая-то припухлость, которая ничего плохого не значит.

— Джейк тоже так говорит. Но он говорит, что маме все равно надо пойти и вырезать эту опухоль.

— Ну да, конечно.

— Как ты думаешь, а если она все-таки не пойдет, что будет? Эта опухоль будет все расти и расти?

Мне представилась страшная картина: мама, у которой одна грудь раздута, как шар, и вся покрыта отвратительными бородавками.

— Может быть, — сказала Харприт. — Но не пугайся ты так. С твоей мамой все будет в порядке, честное слово.

— Обещаешь? — глупо спросила я, как будто Харприт была врачом-специалистом и предсказательницей в одном лице.

— Обещаю, — твердо сказала Харприт.

Когда мы с Кендэлом вернулись из школы, мамы не было дома.

— Она сходила в больницу? — спросила я Джейка.

— Ты же знаешь, она даже слышать об этом не хочет. По-моему, она просто сумасшедшая.

Он сидел перед маминым зеркалом и рисовал самого себя, скашивая глаза на свое отражение; посмотрел на лежавший перед ним лист бумаги, вздохнул и скомкал его. Потом начал сначала на новом листе.

— Давай поиграем на компьютере, Джейк. — Кендэл потянул его за локоть.

— Отстань, дружок. Компьютер сломался. Это ты его трогал, признавайся?

— Нет! — сказал Кендэл. — То есть… Совсем немножко. Ты же можешь его починить, Джейк. Ты его всегда чинишь.

— На этот раз он не чинится. Отстань, Кендэл, не суйся под руку.

Лицо Кендэла сморщилось.

— Кендэл, иди сюда, давай посмотрим, может, у меня компьютер заработает. — Я включила его, хотя ничего не понимаю в этих дурацких скучных машинах.

— Я же тебе сказал: компьютер сломан. — Джейк выключил его обратно.

— Хорошо. Но вы бы не могли просто чуть-чуть поиграть с Кендэлом? Видите, он плачет.

— Он вечно ноет. В жизни не видел такого плаксы. Понимаешь, портрет — это задание, которое мне нужно сдать. Я уже и так опоздал, и очень сильно. Тебе не приходило в голову, что я и носу не кажу в институт с тех пор, как познакомился с вашей мамой? — Он говорил таким тоном, как будто мы его здесь приклеили скотчем к креслу.

— Вы могли бы написать портрет Кендэла! Или мой. Вот, смотрите.

Я встала в мамину любимую позу: голова запрокинута, рот слегка приоткрыт, грудь вперед, рука на бедре, одна нога слегка согнута в колене.

— Господи помилуй! — безжалостно сказал Джейк.

Я бросилась в ванную, потому что мне не хотелось, чтобы Джейк и меня обозвал плаксой.

— Ненавижу его, — бормотала я, обхватив себя руками.

Мне так нужна была мама!

Она не вернулась к вечернему чаю. Не похоже было, чтобы Джейк беспокоился. Они, видимо, снова поссорились. Он продолжал угрюмо рисовать, хотя время чая давно прошло. Я разогрела себе и Кендэлу печеную фасоль из банки и сделала гренки. Джейку я ничего не сделала, чтобы показать, как сильно я на него сердита.

— Мама опоздает к своей вечерней смене в пивной, — сказала я.

— За этим она должна следить, — сказал Джейк. — Мне какое дело?

— Почему вы к ней теперь так ужасно относитесь?

— Послушай, дело не во мне. Это не я изменился. Просто стало очень тяжело.

— Мама не виновата, что у нее эта опухоль.

— Конечно, но почему она не может отнестись к этому, как любой нормальный человек? Зачем устраивать из этого трагедию? Может быть, вообще ничего страшного нет. У женщин часто бывают опухоли, это совсем не обязательно… не обязательно…

— Рак, — сказала я.

— Что такое рак? — спросил Кендэл.

— Такая болезнь, — ответил Джейк.

Кендэл помолчал, гоняя вилкой по тарелке печеную фасоль.

— Мама правда больна?

— На голову она больна, вот что, — сказал Джейк.

— Она точно больна на голову, раз связалась с вами.

Я мгновенно умяла свою порцию фасоли и доела то, что оставил Кендэл. Есть все равно страшно хотелось, поэтому я провела пальцем по банке от фасоли, чтобы собрать соус.

— Не надо так делать, ты порежешься, — сказал Джейк.

Я гордо проигнорировала его — и тут же порезалась о неровный край банки.

— Ай!

— Дура, я ведь предупреждал, — сказал Джейк.

Он сунул мой кровоточащий палец под холодную воду, а потом обмотал его маминым шарфиком, потому что ни бинтов, ни марлевых салфеток у нас не было.

— Мама поднимет крик, если я его испачкаю кровью.

— Пусть попробует, — сказал Джейк. — Она должна была бы сама быть дома и присматривать за своими детьми.

— Джейк, вы ее больше не любите?

Он нахмурился, завязывая шарф аккуратным узлом:

— Слушай, я никогда не говорил, что люблю вашу маму. То есть все было замечательно — она умеет быть такой милой, такой забавной и дурашливой, когда на нее не находит. Но никто никогда не думал, что это навсегда.

Я так резко оттолкнула его, что шарф размотался.

— Мама думала, что это навсегда.

— Ты уверена? Слышала бы ты, что она мне сегодня наговорила, — сказал Джейк. — Осторожно, у тебя опять кровь пойдет. Дай сюда палец.

— Я сама. — Я стала сматывать конец шарфа. — Я так и знала, что вы поскандалили.

— Да уж, ругаться твоя мама умеет. Интересно, с вашим отцом она себе тоже такое позволяла?

Я застыла, плотно сжав губы.

— Что там было с вашим отцом? — спросил Джейк. — У твоей мамы становится точно такое же выражение, стоит о нем упомянуть.