— Я сама себя ненавижу в такие минуты.

— Правильно делаешь. Победа над подонком — повод для настоящего праздника. Ладно, я знаю одно средство, настоящую панацею, которая наверняка поднимет тебе настроение.

Она откинула голову на подголовник и из-под опущенных ресниц засмотрелась на чеканный профиль Рейфа. Сидеть рядом с ним в салоне мощной машины было, приятно. Интересно, что сказали бы ее родные, узнав, где она сегодня побывала?

По какой-то причине реакция родителей вдруг перестала волновать ее.

— Что это за средство? — негромко спросила Ханне

На его лице, освещенном снизу подсветкой приборной панели, вспыхнула обольстительная улыбка.

— Поедем со мной, моя милая и наивная простофиля, и ты все узнаешь.

Ханна знала способ уклониться от такого приглашения. Знала единственный разумный, здравый, уместный, логичный ответ в стиле Хартов. Надо напомнить, что ей пора домой кормить собаку.

— Хорошо, — вместо этого произнесла она.

Расправившись с остатками пирога с лаймами, Ханна отложила вилку, испытывая удовлетворение вперемежку с раскаянием. Пирог был восхитительным — нежным, пикантным, навевающим мысли о тропиках. Его ломтик был с артистической точностью помещен в самую середину тарелки и украшен тонкой, как бумага, миндальной вафлей и ломтиком лайма.

Рейф сидел напротив, за старым дубовым столом. Он снял галстук, расстегнул воротник девственно-белой рубашки и закатал рукава до локтей. Все как в ту давнюю ночь на берегу, подумалось Ханне. Рейф был не самым привлекательным мужчиной, какого она когда-либо встречала, но мог претендовать на звание самого сексуального.

— Пирог бесподобный. — Она попыталась сосредоточиться на чем-нибудь, кроме секса, и обнаружила, что в обществе Рейфа это нелегко. Затруднение не желало устраняться.

— Не слишком ли я переборщил с лаймовой цедрой? — поинтересовался он.

— Я всегда говорила: пирог цедрой не испортишь.

— Шедевр мысли, — одобрил Рейф.

— Знаешь, у тебя настоящий талант кулинара. Почему же ты до сих пор не открыл ресторан?

— Ждал подходящего момента. Ханна поставила локти на стол.

— Ладно, мне надоело теряться в догадках. Если ты не владелец пятизвездочного ресторана, откуда же у тебя «порше» и столько свободного времени?

Рейф загадочно улыбнулся:

— Гадаешь, вправду ли я стал гангстером?

— Такое мне не приходило в голову ни на минуту.

— Да? — Рейф откинулся на спинку стула и положил ногу на ногу. — А почему?

— Ты не так одет. Всем известно, что гангстеры носят костюмы из блестящей ткани, с широкими лацканами.

— Только гангстеры с восточного побережья. А здесь, на Западе, умные ребята предпочитают не выделяться.

— Значит, я ошиблась. Так чем же ты занимался последние восемь лет? Только не повторяйся: о работе в отеле я уже слышала.

— Я действительно работал в отеле. Какое-то время. А еще вкладывал средства… — он помедлил, — в торговлю компьютерными программами.

Чтобы заниматься таким делом, нужны стальные нервы и редкостная интуиция, подумала Ханна.

— Я слышала, что это верный способ лишиться последней рубашки.

— Да. — Рейф пожал плечами. — Но я не разорился.

— Оно и видно. — Она усмехнулась.

— Я уже отошел от дел, — продолжал он. — Несколько месяцев назад получил прибыль и обратил ее в ценные бумаги и пакет акций предприятий, занимающихся высокими технологиями.

— Стоп! — Ханна вскинула руку. — Ты меня пугаешь. Мэдисону не пристало всерьез рассуждать о солидном финансовом планировании. А как же имидж необузданного, импульсивного мачо?

— Если ты считаешь, что я ни на что не гожусь, поговори как-нибудь при случае с Гейбом. Делать деньги и заключать сделки — его хобби.

Ханна улыбнулась:

— Хладнокровный финансист Мэдисон? Трудно вообразить.

— Гейб унаследовал свою долю фамильной мэдисоновской вспыльчивости, но направил ее на создание «Коммерческой компании Мэдисона».

— Поверю тебе на слово. — Ханна помолчала. — Ты когда-нибудь угощал своей стряпней деда?

Рейф удивился.

— Нет. На кухне в доме Митчелла заправляет Брайс.

— Почему бы тебе не пригласить Митчелла на ужин сюда, в Дримскейп?

Рейф насторожился:

— К чему это ты клонишь?

— Сама не знаю. Мне просто вдруг пришло в голову сравнить его страсть к садоводству с твоей — к кулинарии. У каждого из вас творческая энергия нашла свой выход. Да, я думаю, тебе следует пригласить его на ужин.

Долгую минуту Рейф размышлял молча.

— Ты неисправима, — наконец заявил он. — Никак не можешь удержаться, чтобы не давать советов.

Ханна вздохнула и поудобнее устроилась на стуле.

— Ты прав, я не знаю меры. Думаешь, мне стоит обратиться к психоаналитику?

— Выбросишь деньги на ветер. Все кончится тем, что ты начнешь давать советы ему. — Он поднялся и собрал в стопку тарелки. — Пойдем в солярий, я принесу кофе туда.

Озадаченная и одновременно польщенная, Ханна встала из-за стола и покинула кухню.

Она бродила по комнате со стеклянными стенами, не удосуживаясь включить свет, а потом подошла к стене и остановилась. Рейф прав: пора бы ей отучиться раздавать советы налево и направо. Они никому не нужны.

Ханна печально смотрела на широкую дугу залива, огни маленькой гавани и набережной. До солярия доносилась негромкая музыка, нежная и страстная, точно объятия любовника. Эта медленная, вкрадчивая пьеса звучала так, словно родилась в дымном ночном клубе и никогда не видела дневного света.

Рейф вошел в солярий с подносом в руках. Не говоря ни слова, он расставил на столе посуду, выпрямился и направился к Ханне.

По ее спине пробежал холодок предчувствия.

Дом обступала ночная тьма, в воздухе витала сладкая мелодия. Рядом с ней — сексуальный мужчина, обладатель редкостного кулинарного таланта… ну и что?

«Вспомни про Уинстона!»

Рейф остановился, подойдя к ней вплотную.

— Я уже говорил, что это платье тебе очень идет?

Ханна издала невнятный возглас, решив придерживаться безопасной тактики.

Рейф положил ладони ей на плечи.

— В нем ты выглядишь сногсшибательно.

«Думай про Уинстона».

Рейф заключил ее в объятия и начал медленно покачиваться под музыку.

С таким же успехом он мог бы сразу заняться с ней любовью. Эффект оказался тем же самым. Ханне показалось, что она тает в руках Рейфа. Не сумев побороть искушение, она осторожно положила голову ему на плечо.