но и полагал, что ребенок испытывает или может испытывать саудаде и что у животных может происходить нечто, рудиментарно аналогичное чувству саудаде.

Что касается возможности или идеи божественного саудаде или саудаде у Бога, Силвиу Лима замечал, что утверждение Жуакина де Карвалью было бы правильным или истинным, если предполагаемая им идея Бога соответствовала бы Чистому Акту Аристотеля или Плотина или Богу Спинозы, но не иудео-христианскому Богу, ибо этот Бог как любящий отец не может не страдать от грехов человека, его «отсутствия» в Раю и не желать его быстрого возвращения, вплоть до того, что в бесконечном жертвоприношении любви он стал человеком, воплощенном в лице Христа.

Что касается возможности того, что дети также испытывают саудаде, Силвиу Лима, базируясь на наиболее актуальных достижениях психологии, педиатрии и детской нейропсихиатрии своего времени, напомнил, что у детей тоже могут ощущаться определенные элементы саудаде, особенно связанные с разлукой с матерью и отсутствием материнской заботы.

Наконец, что касается причин, приведенных Жуакином де Карвалью, отказывавшем животным в способности чувствовать саудаде, то автор Мистической любви противопоставлял им необходимость не минимизировать и не обеднять в животном то, что присутствует или может присутствовать у него в зачаточном состоянии. Это отношение, если и не позволяет наделить животное саудосистским сознанием или ностальгическим «я», должно было привести к должному вниманию к определенным проявлениям, например, того, как верная и смиренная собака воет от боли, чувства заброшенности и одиночества, возникшего от смерти хозяина, отказывается от еды и уединяется, в чем можно увидеть «расплывчатые, глухие, неопределенные ноты, которые, можно сказать, уже являются предчеловеческими или дочеловеческими», «биологической инфраструктурой лишения, нехватки или фрустрации, всегда сопровождающими любую форму человеческого саудаде»[142].

Эдуарду Абрамшеш де Суверал

Он был учеником Жуакина де Карвалью и Силвиу Лимы на филологическом факультете Коимбрского университета во второй половине 40-х годов XX века. Определяющее влияние на него оказал также его учитель Арналду Миранда Барбоза (1916–1973), последователем которого он всегда себя признавал. Эдуарду Абрамшеш де Суверал (1927–2003) в начале своего философского пути, проходившего в рамках феноменологии, уделил также некоторое внимание саудаде в ту самую эпоху, когда о нем спорили два первых мыслителя из Коимбры[143].

Для будущего автора Воображения и Завершенности саудаде представляло собой операцию sui generis памяти, так же как в основе воспоминания, которое обусловливает постоянство саудаде, лежит тот факт, что это воспоминание предстает или облекается в форму синтеза того, что было любимым и приятным в прошлом аффективном опыте, которому это воспоминание соответствует.

Эдуарду Суверал не признавал, что саудаде было результатом простой мысли, что прошлое не вернется, и состояло из желания, покорно уничтоженного сразу после того, как было сформулировано, вернуться назад, не стать побежденным временем и «не умереть при жизни». Наоборот, он считал, что в саудаде есть скорей любовь, которая удовлетворяется от созерцания отсутствующих вещей или существ, есть общение, в самоуглубленном одиночестве, с исчезнувшими товарищами, нежное воскрешение теней и фантазмов, которых любить или больше любить можно только в преображенном воспоминании о них, из чего он сделал вывод, что нет собственно воспоминаний, пробуждающих саудаде, есть «исполненные саудаде воспоминания».

Согласно тогда еще молодому мыслителю, призывающего к тому, что психоанализ открыл о функционировании памяти, подсознательный синтез элементов, составляющих исполненное саудаде воспоминание, должен был компенсировать то, что в человеческой любви всегда вызывает неудовлетворенность, невозможность, незаконченную и содержащую в себе фрустрацию полноту – недостатки, которые подчеркиваются или углубляются, когда, как в случае с Португалией, эта любовь является робкой и нежной. Из этого исходит понимание того, что расстояние, отчуждение или отсутствие, вызывающие инерцию любимого предмета, и делают возможным его очищение, представляют собой среду самую адекватную для того, чтобы под видом саудаде, развивалась и реализовалась эта самая любовь, столь постоянно и часто выражающаяся в нашей лирике. Также и феномен себаштианизма представляет собой явное сходство с феноменом саудаде. Эдуарду Суверал понимает, что в нем есть «парадоксальная и присущая лишь ему манера существования во Времени и Пространстве», «преображение времени, местоположение в будущем, исполненное саудаде воспоминание», которые бы могли сделать из него конец цикла, начатого в повторном открытии любимой вещи, преображенной расстоянием и не застывающей в простом и покорном созерцании, а скорей порождает слепую и глубокую убежденность или веру в то, что он – Сокрытый король – чудом может воскреснуть и возвратиться в «утро туманное».

Эдуарду Лоуренсу

Также ученик Жуакина де Карвалью, ассистентом которого он был, Эдуарду Лоуренсу (1923) посвятил в последние годы некоторое философское внимание саудаде[144] [145], говоря о своей интерпретации Португалии и португальских истории и судьбы, считая его мифом и имея в виду некоторые высшие моменты его поэтического или литературного выражения (Жуана де Барруша, Камоэнса, Гарретта, Пашкуайша, Пессоа), в дополнение к уже обильной философской продукции о его феноменологии или метафизическом измерении[146].

Знаменитый автор Гетеродоксии считает, повторяя заключение, которое сегодня спокойно поддерживается всеми, что саудаде – это универсальное чувство, а не состояние и не опыт, не переводимые и испытываемые только португальцами, определяя его как «счастливую меланхолию», как память и осознание важного времени человеческой жизни, плотское, а не абстрактное, сопровождаемое тонким ощущением его нереальности, сознанием «существа, которое не имеет и не может иметь более высокого созерцания самого себя как прошлое в трансе будущего»[147].

Пытаясь разъяснить или дополнить это определение, Эдуарду Лоуренсу, как его далекий предшественник король Дон Дуарте – важно, что это единственный философ саудаде, на чьем мышлении он останавливается[148], стремится определить, что отличает чувство саудаде от других родственных ему чувств, таких как ностальгия или меланхолия, не отказываясь также, как это делали другие мыслители, которые до него размышляли о значении саудаде, проанализировать основные отношения между саудаде и себаштианизмом. Проницательный автор Лабиринта саудаде замечает, что саудаде, мифология и ностальгия представляют собой модуляции отношения человека, существа, характеризующегося памятью и чувствительностью, со временем, но понимаемом не как необратимая последовательность, а как временность или человеческий век,