Волтерс пишет: «Большинство старых русских городов, подвергающихся реконструкции, представляет собой теперь множество маленьких самостоятельных городков, расположенных вокруг старого центра и связанных между собой транспортной сетью. Застройка старого центра, разработка транспортно-уличной сети в его окрестностях, распределение зеленых, жилых и промышленных районов – все это является задачей Гипрогора. Отдельные, окружающие центр и входящие в состав города поселки проектируются самими трестами и предприятиями, расположенными в городе»[29].

Такие городки, вроде тех двух, которые проектировал сам Волтерс, совершенно автономны и рассчитаны на самостоятельное существование. Это не просто градостроительная автономность, опирающаяся на развитую инфраструктуру и позволяющая людям удовлетворять свои потребности, не покидая поселка. Это нечто обратное, основанное на отсутствии структуры общественного обслуживания и на физической невозможности жителей удовлетворять свои потребности вне поселка и вне предприятия.

Такой градостроительный подход отражал структуру сталинского государства. Страна была экономически поделена между ведомствами-наркоматами, крупнейшим и важнейшим из которых в тот момент был Наркомтяжпром. Каждое ведомство, пользуясь выделенными ему централизованно ресурсами, обеспечивало своих сотрудников едой, жильем, лечением и прочими средствами существования. Система общественного обслуживания, рассчитанная на всех, была почти полностью и сознательно уничтожена, так что человек, не приписанный к какому-либо ведомству, автоматически терял возможность прожить. Горизонтальных общественных связей между элементами государственной структуры не существовало. Вся система управлялась и снабжалась строго из центра. Возможность свободного выбора работы, места жительства и передвижений была сознательно сведена к минимуму, что делало труд на советских предприятиях фактически принудительным.

Система была несовершенна и не герметична, оставались лазейки для сопротивления и саботажа, которые подробно описывает Вольтер, но создавалась она именно с прямой целью введения на территории СССР принудительного труда, как единственно возможной формы работы и существования общества. Волтерс подробно описывает механизмы удержания людей на предприятиях и механизмы принудительного выталкивания лишнего персонала на лежавшие в необжитых местах новые промышленные предприятия. Рассказывая о том, как он рассчитывал по государственным нормам число жителей проектировавшихся им практически на пустом месте поселков (10 и 25 тысяч жителей), он не задается вопросом (точнее, не задает этого вопроса в книге), откуда они могли взяться. Но совершенно ясно, что о полностью добровольном найме рабочих не могло быть речи. Жителей предполагалось доставить туда тем или иным принудительным способом.

По характеру сталинского градостроительства начала 30-х, видно, что система государственного расселения была практически той же, что и при закладке сети ГУЛАГа. Чрезвычайно похожи системы снабжения и обеспечения населения самым необходимым, идентичны способы экономического стимулирования работы. Да и гражданских прав и свобод у вольного населения было де-факто не больше, чем у заключенных, они пользовались только большими привилегиями. Разница была количественной. Сталин выстраивал в масштабе всей страны систему единого трудового лагеря с относительно мягким режимом, систему, в которой настоящие лагеря служили чем-то вроде карцеров. Волтерс умудрился за один год понять и увидеть эту систему изнутри.

Через несколько месяцев после прибытия в Новосибирск Волтерс получил под свое начало маленькую группу из трех человек – двух техников и чертежницу. Они были плохо подготовлены, но прилежны. Требовать слишком много он от них не мог, так как все трое страдали от голода. «Никто не понимал, как это немецкий инженер мог из одной любви к работе приехать в Россию. Для них всех существовала только одна проблема: еда. Русские инженеры неприхотливы и вполне довольны, если на завтрак в 12 часов у них есть стакан горячей воды, ломоть черного хлеба и леденец или даже кусок сахара»[30].

С этой маленькой группой Волтерс разрабатывал два больших и интересных объекта. Первый – комплекс Новосибирского института инженеров железнодорожного транспорта с общежитиями для студентов, преподавателей и развитой системой обслуживания – магазинами, бассейнами, стадионом, школой и проч. Всего на 10 тысяч жителей. Первой заботой Волтерса было сократить раздутую программу настолько, чтобы был теоретический шанс реализовать ее «хотя бы в течение ближайших пяти пятилетних планов».

Вторым проектом был поселок железнодорожных рабочих на 25 тысяч жителей. Здесь Волтерс также сознательно стремился проектировать как можно скромнее, так как хорошо знал уже из предыдущего опыта, что «исполнители из-за отсутствия денег, а в особенности материалов и рабочей силы никогда не смогут осуществить роскошные проекты-фантазии. Тем не менее, проектируя предписанные трехэтажные европейские дома, я с огорчением обнаружил, что на стройплощадке, не обращая на это внимания, с энтузиазмом продолжали строить нищие деревянные бараки. Все свои силы я направил на то, чтобы установить контакт между проектировщиками и исполнителями... Таким образом, первые жилые дома приобрели весной 1932 г. хотя бы отдаленное сходство с моими проектами. Я сам бывал доволен, когда мой прораб со своими киргизами прокладывал новые улицы... с точностью до пяти метров»[31].

Наибольшей проблемой для Волтерса было утверждение проектов в соответствующих инстанциях. Вот как он описывает ситуацию лета – осени 1932 г. Удивительным в его рассказе является то, какую огромную роль играли в иерархии советского градостроительства иностранные архитекторы.

«Утверждение проектов зависело в первую очередь от маленькой группы специалистов... которой руководили американцы. Эта группа была филиалом Гипрогора... Дух и руководство были чисто американскими. И это делало работу всех немецких архитекторов, обращавшихся в эту центральную инстанцию, очень тяжелой... К сожалению, энергия архитекторов Гипрогора была не особенно сконцентрирована на том, чтобы планы отдельных поселков были функционально взаимосвязаны с городом в целом. Вместо этого они с нахмуренным лбом тыкали толстым карандашом в архитектурные детали. Известно, что наши русско-американские градостроители любят красивые геометрические генеральные планы с прямоугольной сеткой улиц, осями, звездообразными площадями. Чикаго! Создается впечатление, что эти американцы прибыли в Россию через Берингов пролив, ничего не зная о начавшейся 30 лет назад градостроительной революции Европы. Американцы принесли в Россию окостенелую школу градостроительства, и она все больше берет верх, в особенности потому, что для всех архитектурных деталей из высшей инстанции Москвы был предписан «классический стиль» как единственно возможный: звездообразные планы и греческие фасады!

Из-за этого с иголочки нового курса особенно страдает другая большая градостроительная организация Союза, Стандартгорпроект, с его «знаменитой» группой «Май»... Работа этой организации целиком находится под влиянием группы «Май». Гипрогор, руссо-американцы, и Стандартгорпроект, руссо-немцы, ненавидят друг друга... Здесь столкнулись два мировоззрения. Здесь нет надежды на взаимопонимание. Но уже сегодня можно с сожалением сказать, что Май с его людьми побежден... Сегодня франкфуртский архитектор Май – закатившаяся звезда в России. Его группа растаяла до нескольких самых преданных людей, и печально-предупреждающе возвышаются во всех концах России над морем деревянных изб начатые корпуса до смерти замученной «строчной застройки»[32].