Открытых магазинов было мало, продукты в них – плохие и дорогие. Все снабжались через «закрытые» лавки на предприятиях. Русские инженеры по карточкам вовсе не получали белого хлеба, масла, молока, яиц. При этом они часто платили за продукты питания вдесятеро большую цену, чем иностранцы. Специальные продуктовые карточки превращали иностранцев в привилегированный класс. Такими же привилегиями обладали высшие чиновники, партийные функционеры, военные и ГПУ. У них были свои закрытые магазины.

При этом снабжение продуктами предприятий было неодинаковым. Лучше всего снабжались сибирский золотодобывающий трест и предприятия Наркомата тяжелой промышленности. Кроме того, внутри предприятий снабжение инженеров и руководства сильно отличалось от снабжения рабочих. При одинаковых ценах рабочие получали меньший набор продуктов и в намного меньших количествах.

На железнодорожном предприятии, где работал Волтерс, было три закрытых столовых. Одна предназначалась для рабочих и мелких служащих с зарплатой от 80 до 150 рублей в месяц. Обед в ней стоил полтора рубля и был очень плохим. Вторая обслуживала начальство среднего уровня и инженеров с окладами от 200 до 500 рублей. Обед в ней стоил 4 рубля. Третья столовая предназначалась для высшего руководства с окладами от 600 до 900 рублей. Столы были со скатертями, и обслуживали здесь официантки. Обед был вполне приличным и стоил 2,5 рубля. Волтерс был приписан к этой столовой. Большинство инженеров и техников предприятия даже не знало о ее существовании. Допуск во все три столовые тщательнейшим образом контролировался.

Еще более дикой была ситуация с жильем. Самым роскошным жильем в городе, по словам Волтерса, были две современные трехкомнатные квартиры. В одной жил начальник военного округа, в другой – начальник местного ГПУ. Отдельные двухкомнатные квартиры имели только высшие чиновники и партийцы. И немногие женатые иностранные специалисты. Женатые русские инженеры имели одну комнату. С очень большой семьей – две. Холостые на отдельную комнату рассчитывать не могли.

«Как живут мелкие служащие и рабочие, я не хочу описывать. Мне никто не поверит, если я скажу, что холостые рабочие живут по 20 – 30 человек в одной комнате в казармах или бараках, многие семьи делят одну комнату и так далее... В России пропаганда непрерывно грохочет уже 15 лет, так что товарищи действительно верят, что по сравнению с немецкими рабочими они живут в раю»[16].

За несколько месяцев до приезда Волтерса в Москве произошла художественная революция. Сталин фактически отменил современную архитектуру и ввел неоклассицизм. Официально объяснялось это возросшими культурными потребностями масс. Одновременно была прекращена разработка массового жилья в масштабе всей страны и изменены нормы проектирования. Волтерс получил комнату в здании, построенном уже по новым нормам. Комната размером 3x5 метров имела высоту 4,5 метра.

Введение таких норм как бы официально фиксировало принципиальный отказ сталинского правительства от обеспечения населения жильем. Жилые дома в цивилизованном виде в СССР отныне строились в планово-минимальном количестве и только для расселения начальства разных уровней.

В это же время в Новосибирске началось возведение огромного театра, достроенного с большой помпой уже во время войны. Волтерс замечает: «Здание театра было маленьким, уродливым и очень редко полным. Это не помешало государству начать строительство гигантского театра на 4000 человек. Неслыханное безумие, которое горько отомстит за себя»[17].

То, что медицинское обслуживание населения в 30-х гг. было плохим, легко себе представить. Но каким оно было в реальности – об этом мне лично читать и слышать не приходилось. Волтерс с несколько похоронным юмором описывает, как неумело пытались лечить его от тяжелейшей простуды молодые, но совершенно неопытные, хотя и высокопоставленные советские врачи. Помочь ему смогла только пожилая врач с дореволюционным стажем и притом вполне элементарными методами.

Зимой 1933 г. в Новосибирске разразилась тяжелейшая эпидемия сыпного тифа – в течение нескольких месяцев в больницы в день доставлялось до 300 заболевших (малая доля от общего числа). Около 40% процентов из них умирало. Единственным методом лечения от сыпного тифа был хороший и внимательный уход. Но больницы Новосибирска могли обеспечить едой только 20% больных. Остальным еду из дома должны были приносить родственники. Волтерс замечает: «Сколько несчастных пролетариев было при этом просто забыто!»

В порядке профилактики сыпного тифа по всему городу отапливаемые подъезды и лестницы очищались от беспризорных детей, которые ночами искали там спасения от холода. Их безжалостно выставляли на мороз. Этот эпизод – одно из самых жутких мест в книге Волтерса.

В главе «Жизнь и смерть» Волтерс описывает поразительный похоронный обряд, в котором ему однажды пришлось самому принимать участие.

Многолюдные похоронные процессии с духовым оркестром, медленно тянувшиеся по Красному проспекту за грузовиком или телегой с гробом, обтянутым красной материей, были неотъемлемой частью общественной жизни Новосибирска. Группы сопровождающих несли транспаранты и красные флаги, похожие, как замечает Волтерс, на церковные, но с другими эмблемами. Репертуар капеллы состоял из двух траурных маршей: «Я слышал их в Новосибирске тысячи раз, и когда сегодня я вспоминаю этот город, то в ушах у меня снова раздается тягучая, несказанно безысходная музыка»[18].

Вскоре после приезда Волтерса попал в аварию на железной дороге и погиб упоминавшийся уже выше его коллега-венгр. Доставленный на предприятие гроб с телом был выставлен в «красном уголке», и началась работа. Гроб обивали красной тканью, стены «уголка» декорировали портретами Ленина, Сталина, других партийных вождей. На полу сидели молодые чертежницы, которые плели венки и писали транспаранты. Они болтали, смеялись и вообще находились в хорошем настроении – для них это была смена обстановки, что-то вроде праздника. Ночью вокруг гроба стоял почетный караул, сменявшийся каждый час. Утром пришлось постоять и Волтерсу, одновременно с руководством предприятия.

Похоронная процессия представителей рабочих и начальства с транспарантами и знаменами несколько часов добиралась до кладбища. Над открытым гробом было произнесено восемь длинных речей – о коммунизме, Сталине и пятилетнем плане...

На производстве царил чудовищный хаос. Несколько недель начальство решало, чем Волтерс будет заниматься. Еще несколько недель он ждал необходимой технической информации, но так и не дождался. Его успокоил русский коллега: «Чертите себе спокойно все, что хотите... Все равно то, что чертится, выстроено не будет. Вы, немцы, вечно создаете себе ненужные хлопоты».

Волтерс отказался участвовать в разработке деталей уже готового проекта главного вокзала Новосибирска. Во-первых, поскольку рассчитывал на самостоятельную работу, а во-вторых, потому что этот проект (уже второй по счету), был, по его мнению, гораздо хуже первого, разработанного двумя годами раньше в Киеве. По словам Волтерса, недовольные проектом архитекторы Новосибирска добились отмены первого проекта и того, чтобы взорвали уже готовые фундаменты. Новый проект вокзала, по оценке Волтерса, был сделан с серьезными ошибками и неминуемо нуждался в переделке.