«Руководящий центр “Польской военной организации” на территории СССР находился в Москве (ранее он находился в Киеве, затем в Минске). В его состав входили:

СОХАЦКИЙ-БРАТКОВСКИЙ – б[ывший] секретарь ППС, агент 2-го отдела Польглавштаба, непосредственно был связан с начальником 2-го отделения военной контрразведки ВОЕВУДСКИМ, зав[едующим] пол[ьским] сектором в Институте Маркса-Энгельса-Ленина.

ВАНДУРСКИЙ – б[ывший] член КПП, писатель, б[ывший] директор поль[ского] театра в Киеве, и др.» (с. 197).

Имя Сохацкого фигурирует во многих протоколах допросов117. В одном из них Вандурский назвал Сохацкого (с. 503). В материалах, опубликованных в 2010 году, наряду со многими другими лицами и Сохацкий, и Вандурский упомянуты в стенограммах допросов обвиняемых по делу о деятельности ПОВ в 1933 году118.

Неизбежный вывод из всех этих показаний: Сохацкий действительно руководил польским шпионажем в пользу военной разведки. Во всех документах единообразно используется русское сокращение «ПВО» – «Польская военная организация». Было ли «ПВО» официальным названием ПОВ, значения, кажется, не имеет.

Что касается заявления Снайдера о том, будто Польская военная организация прекратила свое существование в 1921 году, в признательных показаниях Вандурского (цитированных выше) читаем следующее:

«Но даже после второго ареста Скажиньский не был разоблачен и отправился в Польшу, где в 1922 году я случайно встретил его в Варшаве в одном из кафе. Он был рад нашей встрече и горячо рассказывал мне о работе в рядах ПОВ на Советской Украине».

Опубликованные протоколы допросов и доступные в наше время доклады НКВД содержат многократные ссылки на ПОВ как на организацию, не прекращавшую своего существования. Насколько вероятно, что все они «фальсифицированы» или подделаны каким-то иным способом? Как в случае с любым историческим документом, просто допускать такую фальсификацию, как поступает Снайдер, совершенно недостаточно – все подобные декларации необходимо, как минимум, подкреплять доказательствами. Нелегальная военная разведка – шпионская организация – вероятнее всего, будет стремиться сохранять в тайне и оспаривать свое существование. Поэтому утверждения, будто ПОВ ушла в небытие, как делает Снайдер, совершенно безосновательны.

В своей работе о Коминтерне 1930-х годов119 Уильям Чейз опубликовал доклад Яна Белевского в адрес Исполнительного комитета Коминтерна (ИККИ) об опасности внедрения агентов польской разведки в ряды Коммунистической партии Польши.

«4 сентября Белевский написал “совершенно секретный” документ, озаглавленный “По вопросу кризиса руководства Коммунистической партии Польши”, в котором он обратил внимание на опасности со стороны фашистов, реакционеров и их агентов, в особенности троцкистов. В свете предполагаемых опасностей он утверждал, что уничтожение этих контрреволюционных элементов силами “НКВД под руководством товарища Ежова – это необходимый акт самозащиты”. По Белевскому, арестованные руководители КПП проводили эмиграционную политику, предназначавшуюся для внедрения агентов Польской военной организации в СССР. Перечислив восходящие еще к 1919 году ошибки и осудив за них партийное руководство и беспрерывный отказ последних от поддержки дела рабочих, он рекомендовал, чтобы “здоровые элементы” провели полную реорганизацию партии и ее руководства и усилили ее связь с массами».

Чейз выражает скептицизм по поводу обвинений, изложенных в докладе Белевского, и высказывается в пользу необоснованности его ареста, последовавшего всего через неделю.

«Настолько же фантастическим, каким кажется это конспирологическое объяснение, стало то самое представление, в соответствии с которым ежовское НКВД заводило дела на нынешних и прошлых руководителей КПП, включая Белевского, который был взят под стражу через неделю после написания своего доклада. Представление НКВД вылилось в решение ИККИ» (с. 264).

Очевидно, что подозрения НКВД в отношении Белевского оказались справедливыми. И Белевский состоял в ИККИ (Исполнительном комитете Коммунистического интернационала), высшем органе Коминтерна. Что свидетельствует о польском шпионаже на высочайшем уровне. Чейз публикует заметки генерального секретаря Коминтерна Георгия Димитрова о показаниях Юлиана Ленского, другого члена польской компартии высокого ранга, по поводу следствия в Коммунистической партии Польши (с. 266–273). Наряду со многими другими лицами Белевский назван польским шпионом:

«[Мы] также согласились использовать Циховского, Белевского, Реденса [Мечислава Бернштейна] и Максимовского. Мы использовали первых трех и внедрили [их] в Коминтерн (с. 271).

Я предложил назначить в контрольную комиссию следующих лиц, которые были членами ПОВ: Прухняка, Скульского, Белевского, Бортновского, Краевского» (с. 272).

Снайдер не приводит ни одного свидетельства, опровергающего существование ПОВ. Доклады НКВД документально доказывают факт существования в подполье польских шпионов, некоторые из которых признались в своем членстве в ПОВ.

Таким образом, ничто не говорит в пользу того, что Вандурский, Белевский и другие оговорили себя, как подразумевает фраза Снайдера, что их «вынудили признаться» («Кровавые земли», с. 129). Стронский тоже заявляет, что Сохацкого «заставили давать показания» (с. 210). Но и у Стронского нет ни одного доказательства, что дело обстояло именно так, как он пишет. Шор, на чью книгу ссылается Снайдер, утверждает, что у Вандурского силой вырвали лживые признания, но и здесь не приводится никаких доказательств. Выражение «вынудили признаться» подразумевает, что само признание было сфабриковано. На самом деле ни один из вышеназванных авторов не привел доказательств неправдивости показаний Вандурского.

По словам Уильяма Чейза, Сохацкий был разоблачен политбюро Коммунистической партии Польши как полицейский провокатор:

«10 октября [Осип] Пятницкий направил Лазарю Кагановичу, члену Политбюро ЦК ВКП(б) и одному из наиболее надежных соратников Сталина, проект декларации Центрального Комитета Польской компартии, утверждающий, что Сохацкий был провокатором. Ян Белевский (он же Ян Пашин), член политбюро Польской КП составил декларацию…» (с. 119).

Чейз пишет о политической подоплеке подозрений в провокаторстве120. Здесь мы сталкиваемся не с подозрительностью в отношении поляков, а с неоднородностью состава и особенностями истории становления польской компартии.

Снайдер упоминает одного «советского агента» в польской компартии. Чейз подробнее рассказывает о нем, точнее о Мицкевиче-Капсукасе:

«Подготовленный в начале мая 1929 года доклад Мицкевича-Капсукаса содержал материал, подтверждающий это подозрение. В докладе, озаглавленном “Работа польских вредителей”, выражалась озабоченность ростом раздробленности и увеличивающимся влиянием бывших меньшевиков в польской компартии. Там утверждалось, что обширная сеть провокаторов ослабила способность партии функционировать и что польская полиция вывела из строя многие органы КП ЗУ и КП ЗБ»121 (с. 118).

Даже Снайдер полагает, что «по крайней мере, один» польский коммунист был или стал польским шпионом. На подозрении у Коминтерна их было гораздо больше. Во всяком случае, некоторые сознались. Исследование Чейза содержит гораздо больше свидетельств в пользу справедливости этих подозрений. Как мы видели, заявления, которые сейчас можно проверить на соответствие преданным гласности первичным документам, оказываются правдивыми.

Из документов, которые цитирует Чейз, ясно, что руководство Коминтерна сделало первый шаг к появлению такого рода подозрений. Сталин на них реагировал, но не инициировал их.

Польский шпионаж: еще больше фальшивок Снайдера

Снайдер утверждает:

«Ежов следил за антипольской кампанией