и оглушенный Михаил едва удержался в седле, вцепившись в поводья. Времени отразить новый удар уже не хватало — и герцог, торжествующе расхохотавшись, уже вскинул меч, но тут его тело сильно дернулось, изо рта потоком выхлестнулась кровь. В последнем броске герцог еще пытался дотянуться мечом до Михаила, но слабеющее тело подвело его и Адельхиз, прохрипев проклятие, рухнул на землю. Из спины его торчало древко тяжелого копья — и Михаил, подняв глаза, увидел Асмунда, который, завладев чьей-то лошадью, стремительно ворвался в схватку. Следом шли и прочие германцы, — даже пешие они успешно сражались против конницы, мечами подрубая ноги лангобардским коням и добивая их всадников. Тем временем подтянулись и конные лучники — дождь стрел залпом накрывавший врага, собирал обильную и кровавую жатву, так что вскоре и эти лангобарды, и без того обескураженные смертью герцога, устремились в бегство. Михаил, — покрытый грязью и кровью, вымотанный этим сражением, как никак за всю битву при Кесарии, — посмотрел наАсмунда и криво усмехнулся.

Да уж, неласково его встречала родина предков.

Молодому басилевсу недолго довелось почивать на лаврах победителя сарацин: едва отшумели празднества по поводу его триумфа у Кесарии когда до столицы вновь донеслись тревожные вести — на сей раз с запада. После загадочного, так и не раскрытого убийства короля Гримоальда, государство лангобардов, с таким трудом собранное покойным из отдельных владений, стремительно рассыпалось на части. Сам король не оставил наследника — его единственный сын погиб несколько лет назад в стычке с сарацинами, — и лангобардские герцоги тут же перегрызлись за право одеть Железную корону. Среди нескольких претендентов быстро выделилось два основных: герцог Беневенто Адельхиз, на юге, и Ульфар, герцог Павии и Медиолана, окопавшийся на севере. Пока эти двое грызлись между собой, в Риме папа Климент, собрав ополчение из горожан, выгнал лангобардский гарнизон и направил послание в Константинополь, прося императора взять под защиту Престол апостола Петра.

В самой империи к этой просьбе отнеслись неоднозначно: многие придворные, включая и командира столичной тагмы, хотели воспользоваться смутой в Италии, чтобы вернуть владения, потерянные в более ранние годы. Императрица Ирина, сестра покойного Гримоальда выступала против, не уставая напоминать сыну, что именно ее брат, давший сначала убежище, а потом и войско императору Константину, помог отцу Михаила вернуть свой трон — платой за что и стал Рим.

— Матушка, но ведь я, как племянник Гримоальда, — разве не такой же законный наследник, как и все эти герцоги? — возразил Михаил, — сам Бог велит мне взять Рим под свою руку — и не только Рим, но и всю Италию.

Такая постановка вопроса понравилась Ирине, но не понравилась иным сановникам, опасавшимся слишком глубокого погружения в свару буйных лангобардов. Тем более, что на восточных границах оставались обозленные недавним поражением агаряне, а на севере поднималась непредсказуемая Хазария, после принятия новой веры ставшая настоящим рассадником для опаснейших ересей. Вызывал беспокойство и Аварский каганат, хотя, после того, как Эрнак заключил мир с Омуртагом, опасность на северо-западе несколько поутихла. В итоге приняли половинчатое решение: Рим вернуть, но в дальнейшую свару не ввязываться, по возможности заключив союз с самым надежным из герцогов. На том и порешили — и вскоре Михаил высадился в ромейской Апулии во главе небольшого войска: две тысячи скутатов, тысяча катафрактариев, пятьсот лучников и пращников, триста трапезитов и пятьсот воинов из германской этерии. В первую очередь Михаил направил послов к герцогу Беневенто, с просьбой пропустить его войска в Рим и клятвенными заверениями, что он не претендует ни на что, кроме самого города. Адельхиз притворно дал согласие, но когда басилевс, вместе с частью своих войск, двинулся на север, чтобы посетить базилику Архангела Михаила в Монте-Гаргано, вероломный герцог атаковал ромеев на реке Канделаро. И хотя войско Адельхиза было разбито, а сам он погиб, становилось ясно, что избежать схватки за всю Италию у басилевса уже не получится.

— У нас так не принято, Асмунд, — укоризненно сказал Михаил, глядя как несколько дюжих варваров, — славян и германцев, — ведут по вырубленным в скале ступенях большого быка, с белоснежной шерстью. С еще большим ужасом смотрел на это кощунство пожилой священник, стоявший у входа в базилику.

— Не принято, — сказал Асмунд, взвешивая в руке скрамасакс, — а это тогда что?

Он кивнул на высеченное над входом в базилику изображение быка. Над ним раскрывал крылья архистратиг Михаил, простирая копье над шеей животного.

— Это другое, — неуверенно произнес тезка небесного воителя, однако Асмунд, уже не слушая его, кивнул воинам и те сноровисто уложили быка на пол. Глава этерии подошел к басилевсу и вложил в его руки скрамасакс.

— Давай, конунг, — кивнул Асмунд, — отблагодари своего покровителя. На пороге своего дома он даровал тебе славную победу — негоже оставлять его без жертвы.

Михаил взглянул на своего воспитателя, перевел его на замершие в напряженном ожидании лица воинов этерии — и решительно вонзил меч под левую лопатку животного. Бык захрипел, забился, издавая жалобное мычание, тогда как Асмунд, встав на колени, набрал полные ладони бычьей крови и обильно смазал ею лицо императора.