— Но потом-то она тоже стала для них своей?

— Нет, этого не случилось. И причина не в том, что первое приходит на ум. Мол, высокомерная маленькая леди считала себя выше и лучше остальных, поскольку ее родители богаты. Как раз наоборот, она стеснялась положения своих родителей и чувствовала себя в школе чужой, пришелицей из иного мира. Я не могла понять, почему ее отдали в нашу школу, а не в частную, ведь ее родителям не составило бы труда платить за обучение.

Джудит Дейвис, помнится, говорила о том же; огромная разница в нынешнем положении этих двух женщин подтверждала то, что этот вопрос будоражил мысли всех учителей.

Сделав глоток чая, Аннет продолжала:

— Можно даже сказать, что Ребекка была моей любимицей в классе. Но не в том смысле, как расписали бы в прессе, прознай об этом газетчики. Могу представить себе, что они насочиняли бы: Ребекка Фишер манипулировала мною, используя личное обаяние в корыстных целях… ну и прочую ерунду. Господи, да если бы у нее было хоть что-то общее с той, газетной девочкой, я бы к ней и приблизиться побоялась!

— Выходит, она никогда не проявляла признаков того… ну, того, на что оказалась способной?

Аннет закусила губу и долго молчала.

— Очень возможно, что и проявляла, — наконец признала она. — Честно говоря, даже сейчас я не могу поверить, что она это сделала. Меня пугает сама мысль о том, какой несправедливой я, возможно, была… Ох, и вспоминать-то страшно.

Я вся обратилась в слух.

— А что случилось?

— Все началось во втором полугодии, примерно за год до того, как было найдено тело Эленор. Собственно, если подумать, ровно за год… Наступил последний учебный день перед каникулами. В нашем классе жил хомячок по имени Тоффи, и я спросила, кто возьмет его к себе на лето. Почти все девочки подняли руки, но большинству из них нельзя было доверить заботу о классном любимце — в течение учебного года они никогда не изъявляли желания покормить его или почистить клетку. Зато Ребекка — другое дело: она относилась к хомячку как к своему собственному, вот я и отдала ей Тоффи на время летних каникул.

В начале первого полугодия она принесла хомячка в класс в полном здравии. Помню, как я поблагодарила ее перед всем классом и сказала девочкам, что теперь мы снова все вместе будем ухаживать за Тоффи. Признаться, это было рядовое событие, и особого внимания ему я не уделила.

Спустя две недели я после обеда возвращалась в классную комнату, чтобы проверить тетради, и столкнулась с Пегги Джонс, одноклассницей Ребекки. Поначалу я ничего не могла разобрать из ее слов — так Пегги запыхалась от бега. А когда девочка отдышалась, то сказала, что вернулась за чем-то в класс и через стекло двери увидела Ребекку у клетки Тоффи. И вроде бы Ребекка сворачивала хомячку шею.

Я бросилась в класс, Пегги за мной. Ребекка все еще стояла возле клетки и рыдала так, будто у нее сердце вот-вот разорвется. Она была в истерике. По ее словам, она пришла покормить Тоффи, но кто-то его убил: ему свернули шейку. — Аннет протяжно выдохнула. — До сих пор не верю, что это сделала она. Если бы вы увидели ее, вы бы тоже не поверили. Девочка была безутешна… к тому же я знала, как сильно она любила этого хомячка.

Одним словом, я решила, что это злобная проделка Пегги. Я всегда недолюбливала эту девочку — одну из заводил школьных хулиганок, которую часто наказывали за издевательство над более слабыми. Ребекка тоже была среди их жертв. Ее дразнили фифочкой, чистоплюйкой и вообще обижали как могли. Вдобавок Пегги, я знала, тоже очень хотелось заполучить Тоффи к себе на каникулы. Вот и выходило, что с одной стороны — это самая подлая зависть, а с другой — жестокая выходка с целью опозорить Ребекку. Я была в бешенстве и тотчас же отвела Пегги к директрисе, та вызвала ее родителей, и Пегги на две недели исключили из школы. Девчонка твердила, что ни в чем не виновата, но можете себе представить, насколько правдоподобно это звучало, — мы-то все знали, какая она мастерица изощренно врать. — Аннет помолчала, взволнованная воспоминаниями. — Я могла бы обвинить в этом злодействе любую из своих учениц, но Ребекку — в последнюю очередь. Я и сейчас не могу представить себе, чтобы она сделала что-то во вред Тоффи. Во время обеда и перемен, когда другие дети играли в рекреации или на улице, я, заходя в класс, часто видела, как она хлопочет возле клетки. Смотреть на это было приятно, но… в то же время и печально. Словно этот хомячок был ее единственным другом.

— А что вы скажете об Эленор Корбетт?

— Как раз тогда, в первом полугодии, я и стала часто видеть их вместе. После гибели Тоффи Ребекка уже никогда не помогала ухаживать за новым классным питомцем, белой мышкой, даже не подходила к ней. — Аннет задумалась. — А с Эленор я ее часто видела на игровой площадке. В то время, чего греха таить, я считала их дружбу благом для Ребекки. Надеялась, что это хоть как-то расшевелит ее.

— А вы вообще знали Эленор?

Аннет кивнула.

— Она поступила в школу через год после Ребекки. Я вела ее класс в весеннем и летнем семестрах 1969 года. Собственно, как раз два последних семестра ее жизни… Ужасно. — Наступило неловкое молчание. — Не могу сказать, чтобы она чем-то выделялась на фоне класса. Если бы не ее дружба с Ребеккой, я не уверена, что вообще вспомнила бы ее.

— Ну а кроме этого — что вы можете о ней сказать?

— Хм… Она не была такой красавицей, как Ребекка, и тем не менее была очень милым созданием. Худенькая, правда, и слишком маленькая для своих лет. Далеко не яркая личность, но впечатление производила приятное. — Аннет снова помолчала, очевидно обдумывая что-то. — Одевалась более чем скромно. Тогда в Тисфорде многодетные семьи бедствовали, но семейство Корбетт выделялось даже на общем нищем фоне. Там росло… шесть? Да, по-моему, шесть девочек.

— А Эленор дружила с одноклассницами до того, как познакомилась с Ребеккой?

— Заводилой не была, скорее я назвала бы ее примкнувшей. Но в отличие от Ребекки, и изгоем не была — могу сказать наверняка. Как бы там ни было, вскоре эта пара стала неразлучной. У меня сложилось впечатление, что Ребекка полностью завладела своей младшей подружкой.

— И вы не усмотрели в этом ничего дурного? В то время?

— Пожалуй, кое-что меня стало настораживать как раз во время летнего семестра — я тогда вела класс Эленор. Стоило прозвенеть звонку, как Ребекка уже стояла под нашей дверью и, что называется, утаскивала Эленор. Такая привязанность выглядела… не совсем нормальной. Меня это немного тревожило. — Короткий, печальный смешок. — Конечно, тогда мне и в голову не могло прийти, что пора бить тревогу. Да и не только мне, никому из нас.

— А саму Эленор не пугала такая настойчивость Ребекки?

— Трудно сказать. Иногда казалось, что она что-то скрывает, а в том последнем полугодии она как-то замкнулась. Хотя я могу и преувеличивать — из-за того, что потом стряслось. — Взгляд Аннет был открытым, задумчивым и грустным. — Эленор никогда не вызывала особого интереса, даже после своей страшной смерти. В газетах и на телевидении ее упоминали… просто как жертву преступления, совершенного Ребеккой.