Силкисив побледнела, зашаталась, оперлась слабеющей рукою на стол. Стала оседать, но Олег подхватил жену и усадил на лавку, сам опустившись пред нею на колено.

Слёзы градом покатились из прекрасных синих очей. Силкисив закрыла лицо, но точёные персты не могли приглушить тщетно сдерживаемых рыданий.

– Твой отец был крепким человеком, хотя смерть жены и сына подточила его силы, на здоровье он никогда не жаловался. И только потому, что унаследовал от Умилы и Табемысла редкие жизненные силы, яд не убил его сразу, как Ингоря. Он получил лишь один предательский удар, маленький порез остался у него на коже, но уже к вечеру князь не мог ни есть, ни пить, исходил потом, делал под себя, как ребёнок. Это была самая ужасная смерть, какую мог бы ожидать прирождённый воин и правитель.

Волхвы провели при нём длинную, полную мучений ночь, они жгли травы, насильно поили Рюрика вином и разведённым уксусом, чтобы вывести яд. Всё, что давали ему, – пробовали прежде сами. Я следил за каждым движением знахарей. Но они признались мне, все старания напрасны, ибо отрава глубоко проникла в кровь. Они просили пощады – и я не винил их.

Чем больше в него вливали противоядия, тем сильнее становилась рвота… Вся земля в его шатре была покрыта желчью. Он задыхался, его корчило от боли, а члены сводила судорога. Ты, Силкисив, хотела правды, какой бы ужасной она ни была. Это правда, я тому свидетель.

Порою наступало прозрение, он подзывал к себе, но уже вскоре снова ничего не видел и не слышал. Под утро он очнулся в последний раз, меня тут же позвали к его ложу, были при мне ещё Гудмунд и Вельмуд, Валит и Сьёльв с Инегельдом.

– Послушай меня, Одд, и вы все, друзья и соратники, – прохрипел твой отец. – Боги призывают меня к себе, я ухожу к престолу навьего владыки. Но вы остаётесь… Клянитесь же здесь, у смертного одра моего… Клянитесь всеми богами, что не измените начатому нами делу! Великому делу единения. А тебя, Одд, – обратился он ко мне, и тогда я опустился у изголовья умирающего на колено, – тебя заклинаю быть советником и наставником сыну моему… – С теми словами последние силы оставили его, Рюрик снова впал в беспамятство, бредил и звал мёртвую жену и Ингоря.

– Какому же сыну? Неужто Полату? Но брат не примет этой воли умершего! Я его хорошо знаю! – удивилась Силкисив, вытирая слёзы. – У него и половины отцовой воли нет.

Олег проницательно глянул на жену, та ответила ему недоумённым взглядом, глаза не отвела.

– Мне жаль твоего отца. Он был мне добрым другом. Но не меньше я жалею о преждевременной гибели сестры, несчастной Едвинды… Ты ещё не забыла, с чего я начал?! Смерть произошла от одного яда, и я не найду покоя, пока справедливая кара не настигнет отравителя.

– Кто же ранил отца? Это случилось во время битвы?

– Я знал, что ты спросишь и о том… Но чую! Это Гудмунд… Ни одного лишнего слова, жена! Ни одного… при ней!

– Ты думаешь, она бы могла? Но как? Риона чужой веры, но их бог запрещает убивать ближних! – неожиданно вступилась Силкисив за ненавистную ей соперницу.

– После договорим, – вполголоса прервал жену Олег. – Сейчас только слушай и не перечь моим словам, какую бы чушь я тут ни нёс!

– Это они, – кивнула Силкисив, смахивая предательскую влагу с пушистых ресниц.

* * *

– Ты звал меня, Одд? Я пришла, – молвила Риона на понятном им наречии, едва показалась в дверях.

За спиною княгини маячил верный Гудмунд, а дальше в тёмных силуэтах угадывались варяги, мрачные, могучие, непоколебимые.

– Да, Ольвор, я хотел видеть тебя, – ответил Олег, называя её истинным, совсем уж было позабытым именем на том же языке, и глянул вопросительно на Силкисив.

Та кивнула, этот язык она разумела с детства.

– Но для этого вовсе не надо было присылать за мной вооружённых до зубов головорезов, – продолжила Риона, приблизившись к мужу и слегка наклонив гордую голову, если не в знак покорности, то хотя бы расположения.

Гудмунд, отдав сопровождавшим варягам распоряжения, вошёл следом и накрепко закрыл дверь.

Дочь скоттов затравленно оглянулась, но Олегов брат не удостоил её взглядом, обошёл и встал возле князя.

– Ну что же, всё по-семейному, – проговорил тот, предлагая всем сесть. – Я пригласил вас троих, дабы не выносить сор из избы, как говорят здешние словене. Если мы решим это промеж собой, то никому иному знать подробностей не обязательно.

– Так и следует поступать в семье, – согласилась Риона, пристально разглядывая младшую княжью жену. – Но мне хочется пить. Так не прикажешь ли, Одд, позвать сюда мою служанку, чтобы она принесла славный добрый сидр…

С тех пор как кульдей Ултен обучил местных справляться с урожаем диких яблок, этот напиток живо распространился по всей западной Славии, а с мёдом он был просто на диво животворен…

Хотя и точно по всем кологодным приметам настало время этого веселящего кровь и душу пития, Олег покачал головой:

– Служанку твою, коли прикажу, приведут. Но больно речи иноземной обучена, прослышит, о чём наш разговор. Бабий волос длинен, как и язык, да ум короток.

– Доглядчицу твою уже каты пытают, – хмыкнул Гудмунд поперёк вкрадчивой и размеренной речи брата.

Тот поглядел укоризненно, вздохнул.

Риона ойкнула, вскочила, но осела на скамью под властным взглядом мужа.

– Хотелось бы верить, что девка твоя по недомыслию у дверей подслушивает и по дурости слух несёт, – пояснил Олег.

– На всё твоя воля… – прошептала Риона.

– Моя! – воскликнул Олег. – А не господина твоего распятого! Моя воля. Хочу – казни предам. Хочу – помилую. Ты в глаза дочери посмотри, дочери Рюрика убиенного! Милосердие? Заповеди?! Врёте сами себе – вы ещё худшие варвары, чем мы!

Силкисив непонимающе глянула на Олега. Обычно невозмутимый, даже холодный, сейчас он светился праведным гневом, готовый испепелить, изничтожить несчастную Риону, вся провинность которой лишь в том, что почитает иного вседержителя, в том, что родила дочку, но не наследника.

Риона побледнела, перекрестилась, потом всплеснула руками – но горькие предательские слёзы потекли по впалым щекам.

– Признавайся же, как в исповедальне попу, с кем супротив великого князя и жены его умышляла! – прорычал Олег, подступая к Рионе, тщетно пытавшейся скрыть очи за тонкими перстами. – Рассказывай, как с ворогом сносилась. Сама не выдашь – поверенная твоя всё на дыбе изложит, в том не сомневайся!

– Всех оставшихся в городе скоттов мы… пересчитали, – встрял Гудмунд. – Одного не хватает, монаха, что был при княгине. Говорят, что с Розмичем отбыл на Жедановой лодье.

– Это святой человек, он ни в чём не виновен! – заступилась княгиня за Ултена. – Да и вся моя вина лишь в том, Одд, что ты меня не любишь и не любил никогда.

Силкисив покраснела и поднялась.