2. Дружбу нельзя купить за деньги, в трудное время она прекращается.

Можно сказать, что дружбу и любовь нельзя купить, но можно арендовать, то есть они существуют, пока арендатор платит за аренду, при этом арендодатель может как односторонне повышать арендную плату, так и прекратить договор аренды, перезаключив его с другим, более интересным арендатором. С другой стороны, арендатор также может добиться снижения арендной платы под угрозой ухода к другому арендодателю, ввиду «амортизации» объекта аренды. Таково уж свойство купленной дружбы или любви.

Для полноты картины приведу еще одну модель.

В чем разница между базаром и развитым рынком товаров и услуг?

На базаре товар и деньги переходят из рук в руки практически одновременно, да еще обычно при невольных свидетелях. Покупатель имеет возможность как-то оценить и качество товара. В силу этого обстоятельства вероятность того, что продавец не получит деньги за отданный товар, или покупатель отдаст деньги, а товар не получит, ничтожно мала (воровство не рассматриваем, вор – не покупатель).

А развитый рынок предполагает временной разрыв в сделке – либо продавец рискует остаться без денег или получить их позже и понести из-за этого потери, либо покупатель рискует остаться без товара, или получить его позже или не того качества, на которое рассчитывал. И суммы риска обычно значительно больше, чем на базаре.

Так вот. При покупке дружбы или любви большой ошибкой будет пользоваться моделью рынка, допуская значительные разрывы во времени в процессе совершения сделки. Значительно надежнее брать за основу модель базара, возможно, исключив из нее присутствие свидетелей.

92

Кроме того, люди меньше остерегаются обидеть того, кто внушает им любовь, нежели того, кто внушает им страх, ибо любовь поддерживается благодарностью, которой люди, будучи дурны, могут пренебречь ради своей выгоды, тогда как страх поддерживается угрозой наказания, которой пренебречь невозможно.

Почему люди меньше остерегаются обидеть того, кто внушает им любовь, чем того, кто внушает страх?

Руководитель – живой человек, а не механизм. Если он знает, что проштрафившийся любит его как руководителя, он отнесется к его проступку иначе, с бóльшим пониманием и бóльшим учетом смягчающих обстоятельств, чем к проступку человека, не демонстрировавшего свою любовь к руководителю. Более того, само отсутствие любви кого-либо из подчиненных, когда другие демонстрируют ему свою любовь, уже является отклоняющимся поведением, своего рода отягчающим обстоятельством, что побуждает такого подчиненного демонстрировать более законопослушное поведение, чем это требуется от его более лояльных коллег. Поэтому, как правило, у тех руководителей, которых любят, дисциплина находится на более низком уровне, чем у тех, кого боятся.

В последнем утверждении о том, что угрозой наказания пренебречь невозможно, Макиавелли неточен. Если бы угрозой наказания было невозможно пренебречь, не было бы нарушителей законов и преступников. Очевидно, он имел в виду, что пренебрежение угрозой наказания есть нечто более рискованное, чем пренебрежение благодарностью, и люди, делая свои жизненные выборы больше принимают в расчет первое.

Угроза наказания, как правило, бывает прописана или озвучена, иначе говоря, человек лишен права на незнание того, что за отклоняющееся поведение его ждут неприятности.

Что касается пренебрежения благодарностью, то человек может только догадываться о том, приведет ли это к каким-либо неприятностям для него. То есть за ним сохраняется право на незнание о ждущих его возможных неприятностях в случае его неблагодарности, а значит, отсутствует и право предъявлять претензии к нему со стороны того, кто ожидал, но не дождался ответной благодарности. Как правило, пострадавшие делятся своими претензиями к неблагодарному с третьими лицами и лишь в редких случая вопиющей неблагодарности бросают обвинения неблагодарному прямо в лицо.

Ради выгоды люди могут пренебречь не только благодарностью руководителю, но и угрозой возможного наказания – все завит от моральных принципов и чувства собственного достоинства конкретного человека и, конечно, от размера и вероятности выгоды либо от размера и вероятности наказания.

93

Однако государь должен внушать страх таким образом, чтобы если не приобрести любви, то хотя бы избежать ненависти, ибо вполне возможно внушить страх без ненависти. Чтобы избежать ненависти, государю необходимо воздерживаться от посягательств на имущество граждан и подданных и на их женщин.

Если руководитель, наказывая подчиненных, лишает их не того ресурса, каким он сам для них является, а какого-то иного, не связанного с личностью руководителя, то возникает риск того, что страх подчиненных может перейти в ненависть. Здесь уместно вспомнить категории своего и чужого. Для подчиненного руководитель как ресурс является не своим, а чужим ресурсом, которым подчиненному дают или не дают пользоваться. Поэтому, когда руководитель лишает подчиненного себя как ресурса – это грустно, неприятно, но не вызывает ненависти, поскольку ресурс – чужой. Здесь исключением могут быть только экзальтированные особы, у которых от любви до ненависти – один шаг!

Другое дело, когда подчиненный лишается своего собственного ресурса – вот тут дело может дойти до ненависти, если этот ресурс для подчиненного очень дорог!

94

Даже когда государь считает нужным лишить кого-либо жизни, он может сделать это, если налицо подходящее обоснование и очевидная причина, но он должен остерегаться посягать на чужое добро, ибо люди скорее простят смерть отца, чем потерю имущества. Тем более что причин для изъятия имущества всегда достаточно, и если начать жить хищничеством, то всегда найдется повод присвоить чужое, тогда как оснований для лишения кого-либо жизни гораздо меньше и повод для этого приискать труднее.

Фраза о более легком прощении смерти отца по сравнению с лишением имущества – довольно хлесткая и запоминающаяся. Является ли она преувеличением?

Трудно сказать, это зависит того, о каком народе идет речь, поскольку у разных народов есть разные традиции почитания родителей и верования во встречу с умершими предками. Например, кровная месть присуща далеко не всем народам.

Но если сравнить, например, казнь отца с конфискацией имущества с социально-технологической точки зрения, то мы, прежде всего, увидим ту разницу, что смерть отца необратима, в то время как имущество можно вернуть или, в крайнем случае, компенсировать деньгами.

Почему правитель может ожидать меньшей ненависти из-за казни отца подданного, чем из-за конфискации его имущества? Потому, что в случае необходимости правитель может объяснить родственникам казненного, что вина отца была гораздо значительнее, чем они думали, и что правителя ввели в заблуждение, и что произошла чудовищная ошибка… И хотя эти объяснения могут казаться неубедительными, но во всяком случае они являются сильными смягчающими обстоятельствами. Отца-то уже не вернешь! Его смерть уходит в прошлое.

Другое дело – конфискация