сантиметров пищевода – это два отдела считается – и отправить на срочную гистологию. И она – о боже! – показала, что опухоль не злокачественная. Иначе, как мне объяснил М. Г., пришлось бы удалять заодно весь пищевод, причём вскрывать спину. «Жалко, молодой же!» – сказал он. О да. Спасибо, что не принимали скоропалительных решений. Хотя имели право. Спасибо. Ведь прям представить себе не могу, что было бы… «Ну бывают ошибки», – объяснил М. Г.

Да уж, даже там, где всё под контролем.

В итоге А. Е., пройдя через диафрагму, удалил мне два отдела пищевода и подшил к культе тонкую кишку. Потом меня зашил. Получился очень длинный шрам, прям как молния на жилете с низким вырезом. От лобка до груди. Шрам, надо сказать, даже свежим очень аккуратно выглядел, а теперь уже истончился и выцвел до лёгкой розовой чёрточки. Как будто царапина была, а не пузо вскрытое. А. Е., похоже, реальный виртуоз, какова его репутация и есть.

Собственно, именно из-за удалённого фрагмента припухшего пищевода мне и запретили есть и пить минимум семь суток, потому что обычно на пять-шесть запрещают. У меня шов, соединяющий пищевод и тонкую кишку, довольно высоко, сантиметров на десять ниже шеи. А. Е. мне пальцем показал, где примерно.

Не иметь возможности, извините, взять в рот ничего, включая глоток воды, – это квест

А мне ещё велели, прошу прощения, слюну – сплёвывать. Первые пару дней сушняк жуткий, так что пожелание забавное; потом сушняк прошёл, но я как-то не заморачивался; а потом мне разрешили жевать жвачку – это психологически как-то меня подбодрило. Но не очень. Вообще всё это желание еды-воды – оно от головы, потому что питают-то тебя через вену нормально совершенно. Сушняк, повторюсь, буквально на второй день проходит. И вообще всё время ощущение, как будто недавно ел. Так вот. Но при этом отчаянно хочется чего-нибудь вкусненького. Как призналась мне одна тётечка с удалённым желудком и проблемами с поджелудочной, «иногда пить хотелось до галлюцинаций». Типа того, да.

Но никаких вариантов: лежи и заживай. Через семь суток – рентген с контрастным препаратом. И вот ждёшь этого дня, как я не знаю чего, и чем он ближе – тем он кажется дальше (ну как у Пруста: чем ближе желанный момент, тем дольше тянется время). Утро рентгена – это прям вечность!.. Но вот меня туда везут наконец, в кресле инвалидном. С нашего тринадцатого этажа на третий. Ещё по коридорчикам (рентгены, КТ и МРТ всякие не в Башне, а в длинном здании). В лифте на меня с сочувствием и чуть ли не ужасом смотрят посетительницы – явно с воли, в небольничной одежде. Хотя мой вид – это фикция: ходить я сам могу, а голова лысая не от лечения, а от бритья. Я периодически брил голову: а) для гигиены; б) чтоб не испугаться, когда от химии клоки вываливаться будут.

Перед рентгенкабинетом я от нечего делать сфотографировался и запостил в соцсети, что-де мы тут сейчас гонки на колясках устроим.

Наконец вызов в кабинет. И первой выпитой за семь дней жидкостью оказалось это самое контрастное вещество, которое по вкусу как смесь полыни с химией. Химическая полынь, если такое существовало б. На рентгеновских экранах твоё нутро, беленькое такое. Как в учебнике анатомии – вроде всё на месте. Хотя нутро твоё перекроили. Сказали, что всё в порядке, можно выпить стакан воды. Вот я был уверен, что как только мне хоть что-то разрешат, я нажрусь и напьюсь, и пофиг вообще, что там в желудке этом новом, – не может быть, чтоб я не смог нажраться! Тётя Лена моя заварила мне ромашку – она заживляет, врач сказал. И для пищеварения хороша. Один стакан заварила. Я вроде часто прикладывался к нему, но пил до вечера. И даже на утро немного осталось.

Глава VII. Как жить без желудка

Наконец мне разрешили ходить в столовую. И что-то там есть – супчик, отварные макароны с паровыми котлетами, гречку. Всё казалось очень вкусным. На самом деле это ж просто здоровая еда, нормально приготовленная. Иногда я уносил свою порцию в палату – хотел спокойно пожевать, вдруг начну давиться? Такое тоже бывало. Так вот задумаешься, проглотишь целую ложку, а не пол-ложки, и – беги в ванную всё это срыгивать и отплёвываться, извините. Очень неприятное чувство.

А. Е. велел мне употреблять жидкостей «не менее полутора литров в день». С моими глотательными возможностями и объёмом нового желудка это было задачей просто раблезианского масштаба. Но я старательно попивал чаёк. Друзья нанесли всякой красоты в железных банках – с жасмином, улун, зелёный… Да, только зелёный, никаких чёрных. Так что я старался выхлёбывать положенное количество. Вроде даже получалось. И очень хотелось начать снова есть что-то нормальное.

Чтоб подсластить эту бесконечную реку зелёного чая – сейчас, кстати, вообще его не пью, пью дарджилинг, – спросил А. Е. можно ли, допустим, зефир или пастилу. Всегда думал, что это супердиетические сладости. Ну в смысле желудку от них никакого вреда. А. Е. же меня разочаровал: «Да вы что, – вскричал он, – у вас так живот надует, что потом панкреатит будем лечить!» Я не знал, что такое панкреатит. Хотя у меня было на него подозрение. Но, понятно, ничего хорошего. К тому же от сладкого мог быть демпинг-синдром. Бывает, человек съест конфету, не подумав, и – в обморок падает. Эта реакция называется гипогликемия. Механизм её таков: поскольку желудка у тебя больше нет, то сахар сразу попадает в кишечник, и посему организм думает, что ты просто забит сахаром. И выделяет лошадиную долю инсулина. И ты падаешь в обморок. Потом организм, конечно, поймёт, что это некая ложная тревога. Но это потом.

Эксперименты со сладостями я приберёг до дома.

Буквально через пару дней после операции я понял, как сильно похудел. С меня утягивающие колготки стали сваливаться, хотя они утягивающие, эластичные, они ни для чего не велики, разве что для пальца указательного! Но вот я хожу по отделению с капельницей на стойке и с мешками своими дренажными, и приходится ещё и чулки эти подтягивать то и дело. И смех и грех. А снимать нельзя после операции две недели.

В столовой разговорился с одной женщиной, худой, в косынке. Она пожаловалась, что хочет йогурт, а ей некому его принести – иногородняя. То ли никто к ней не ездит, то ли приедут только забрать, в общем, одна она тут. Это тяжко, конечно же.

– У меня, – сказал я, – навалом йогуртов, друзья наприносили. А мне эта молочка как-то… хм…

А я у себя даже заподозрил