Осторожно скользя по стволу подошвами ботинок и придерживаясь за ветки, он спустился вниз и спрыгнул на землю. Дело в шляпе.

Леня с удовольствием, как заправский режиссер, монтировал фильм, сидя дома около телевизора. В конечный вариант он решил не включать сцены, в которых присутствовала Елена. Это было уже ни к чему. Ставка делалась именно на тот факт, что у Феофанова есть вторая жена и ребенок. К тому же не стоило привлекать к Елене подозрения. Мало ли что могло случиться. Феофанов еще тот хитрюга, мог догадаться, какую она играла в этом роль. Сама Елена, может быть, нечаянно проговорилась во время встреч о том, где она живет, где работает, а неизвестно еще, на какие действия способен этот дядя Толя.

Фильм был готов. Конечно, это был далеко не шедевр режиссуры и операторской работы, но для шантажа сцены подобраны были очень удачно.

Фильм начинался с гула «Детского мира». Вот к прилавку подходит пожилой мужчина (это Феофанов собственной персоной), просит показать детские костюмчики, советуется с продавщицей, потом отправляется выбирать манеж. Камера упирается ему чуть ли не в спину. Наконец манеж куплен, и дядя Толя, нагруженный покупками, садится в машину.

Новые кадры. Вид сверху, через оконный переплет подъездного окна — Феофанов выходит из автомобиля, достает вещи и сумку с продуктами и, навьюченный, как верблюд, заходит в дом. Крупно — фасад дома с названием улицы и дверь, куда он вошел, с номером квартиры. Далее — посещение детской поликлиники, сладкая парочка с ребенком. Счастливое лицо Феофанова — лицо примерного мужа и любящего отца. Потом прогулка с дочкой во дворе и коронные кадры — семейный вечер, снятый с риском для жизни через окно третьего этажа.

Фильм заканчивался трогательной сценой супружеской нежности и кинематографически идеальными кадрами, когда гаснет слабый свет в окне. То, что следует после этого, ясно как Божий день. Если у кого и могли возникнуть сомнения в трактовке начальных сцен: мол, любящий дедушка (дядюшка, родственник) помогает одинокой женщине, и что же в этом дурного, то в конце сомнения развеиваются, все становится предельно ясно. Не просто любящий родственник — но еще и любящий отец, любящий муж, просто нежный любовник, наконец.

Леня задумался. Надо было писать сопроводительное письмо. Сколько же ему стоит запросить с клиента за долгую изматывающую слежку, за «все хорошее», что было сделано его отцу?

«Пять тысяч — нормальная сумма, — решил Леня. — Больше ему быстро не собрать, невелика птица. А ждать мне некогда, я и так крупно потратился».

Встреча была назначена через три дня в том самом тихом скверике около набережной Москвы-реки, где Леня встречался со своим первым настоящим клиентом — Кожевниковым.

Он запаковал письмо и кассету с последней версией фильма в газетную бумагу, надел темные очки и решил сегодня же передать сверток по назначению. Не мудрствуя лукаво, шантажист решил, что не стоит связываться с почтой, да и в офис лезть тоже ни к чему — велика вероятность напороться на любопытную секретаршу или даже на жену директора. Так можно было все дело испортить, да и на работе Феофанов появлялся довольно редко.

Соколовский, благополучно миновав дремлющую вахтершу бывшего партийного дома, смело вошел в подъезд. Он решил передать сверток из рук в руки в тот тихий утренний час, когда ничего не подозревающий дядя Толя будет пить свой кофе, наслаждаясь покоем и благополучием. Дом был ему знаком как свои пять пальцев, здесь почти ничего не изменилось с того времени, как они отсюда уехали, — разве что в воздухе подъезда витал не свойственный ему ранее дух больших денег. Пыльные пальмы украшали лестничные площадки, а вот ковры были те же, с полустертым, наизусть знакомым рисунком.

Водрузив на нос темные очки, Леня позвонил в дверь квартиры, предусмотрительно встав сбоку. Светлое пятно «глазка» стало темным.

— Кто? — раздался знакомый надтреснутый голос.

— Феофанову пакет просили передать, — спокойно сказал Леня.

За дверью воцарилось напряженное молчание. Пришлось звонить еще раз.

— Оставьте пакет внизу, у лифтерши, я потом заберу его, — сказал все тот же голос. — А сами уходите.

Соколовский пожал плечами: ну и хитрый же дьявол и осторожный! Но это ему уже не поможет. Пакет все же пришлось оставить внизу.

Посвящать Елену в планы своих действий по расследованию было опасно. Поэтому Леня показал ей только несколько минут фильма и голосом, полным сомнения, объяснил, что пока не знает, стоит ли ему заниматься этим дальше, — так наскучило ему гоняться за этим типом! Идея родовой мести почти изжила себя.

— Плюнь на это все, — посоветовала ему подруга. — Смотри, какой хорошенький ребенок! Тебе его не жалко? Ты ведь можешь лишить его и отца, и благосостояния. Подумай!

Леня пробурчал что-то невнятное и решил эту тему больше не затрагивать. Будь что будет. Он уже слишком далеко зашел, чтобы идти на попятный. Если уж Феофанов так заботится о ребенке, то ему тем более стоит позаботиться о том, чтобы пленка не попала в руки его жены. Зная о лисьей изворотливости и хитроумии этого человека, сыщик даже не сомневался, что клиент сразу поймет, насколько ему выгоднее решить это дело полюбовно.

В назначенный день и минут через пятнадцать после назначенного в письме срока высокий юноша в темных очках, без шапки быстро шел через сквер. Гуляющих в этот дневной час было немного — только несколько старушек с внуками на ледяной горке. Все скамейки были пусты, на белом фоне сугробов пространство прозрачного сквера просматривалось как на ладони, и Леня прошел, оглядываясь, мимо скамейки, которая была на его плане отмечена галочкой. На лавочке лежал белой подушкой снег, потревоженный только крестиками птичьих лап. Ни поблизости, ни вдалеке не было никого, хоть отдаленно похожего на Феофанова.

Смутное беспокойство зашевелилось внутри:

«Может, опаздывает? Наведаюсь сюда минут через десять».

Леня стал, нервничая, наматывать круги по скверику. Но ни через десять минут, ни через полчаса его клиент не появился.

«Деньги не смог собрать, — утешал себя, уходя, Соколовский. — Или, возможно, не захотел собирать? А вдруг его жена уже обо всем знает и ему нечего скрывать? Нет, это было бы слишком большим проколом».

Он шел по изогнутым переулкам центра и придумывал самые различные версии происшедшего. В голове крутилась одна запоздалая мысль: если уж с самого начала нет удачи, то не жди ее и в конце. Если бы он еще вначале отказался от этого дела, то сейчас бы, может, уже приискал себе нетрудное и выгодное занятие. Но бросать уже поздно — слишком много энергии вложено в расследование. Кроме того, бросить — это значит в очередной раз дать врагу выиграть, в очередной раз отступить и признать его превосходство. Не бывать этому! Пусть даже ему не светят деньги, но он должен морально одержать верх над этой стареющей партийной лисой. Тут дело принципа. Надо позвонить Феофанову ну хотя бы завтра и выяснить, намерен ли он платить. Если не намерен — ему же хуже, пусть тетя Вика полюбуется на счастье своего обожаемого муженька.