донора сознания она точно видела. Либо её ввели в заблуждение, либо она соучастница побега. А Титов внушил мне, что отправляет некого будущего командира подпольщиков в моей голове, группу прикрытия с Апостолом-13 во главе и еще одну группу с оборудованием. То есть я был уверен, что у меня это сознание на финише выкачают.

И вся картинка складывалась благополучно, пока не оказалось, что мне закачали совсем не бойца нашей орматской армии.

— Эй, враг государства. — позвал я внутри себя. — Зачем тебе в Тамболь?

— С какой целью интересуешься? — тут же переспросил Лот.

— Да я тут всё пытаюсь понять, как ты сбежал, и для чего. Как вообще можно сбежать из плена одним сознанием, бросив свое тело? На что ты вообще надеялся? У тебя ведь только вариант остаться у меня в голове. Или в Тамболе есть что-то такое, о чем я не знаю?

— Ты в Тамболе вообще ни о чем не знаешь. — усмехнулся Лот. Казалось, он не страдает от наших вражеских взаимоотношений, уж слишком как-то легко он со мной говорил. — Ну если меня в тебя как-то внедрили, записали, подсадили, то должен быть и обратный способ вынуть, изъять.

— Кто тебе это сказал?

Лот не ответил.

— Ты мне при первом знакомстве сказал, что знал, что твое сознание трансплантируют. Ты знал, что тебя запишут переносчику. И кто-то тебе сказал, что в пункте доставке груз, то есть тебя, выгрузят куда-то. — не унимался я. — Кто тебе это рассказал?

Альтер молчал. Но и его молчание было достаточно красноречивым: его побег кем-то подстроен, и он знает кем. Что же, это была бы очень ценная информация перед возвращением на родину. Ибо я первым же делом вернулся бы или в Сарданск к Тётушке, или на базу к Титову, а сейчас я не могу доверять никому из них. Еще был вариант вернуться и сразу обратиться в контрразведку, но я что-то побаивался этого. Особенно в свете угроз моего «груза».

— Новое соглашение. — вдруг сказал Лот. — Если мы доезжаем до нужной мне точки, я раскрываю тебе подробности того, как я сбежал. И для чего.

— Ага, и чем мы дальше забираемся вглубь Азарии, тем бесполезнее мне вся эта информация, так как выбраться я уже не смогу. — усмехнулся я.

— Ну тут я могу тебе только обещать, что если мы найдем то, что мне нужно, то я помогу тебе выбраться в Орматию. Поверь, у меня есть такие возможности.

— О, да ты прямо заинтриговал меня!

— Тамболь. Нас туда довезут прямо на этом грузовике. Тебе всего-то надо попритворяться фельдъегерем. Там я тебе расскажу как и для чего я сбежал. Да, кстати, там же в Тамболе ты сможешь на этой же машине вернуться к границе. Правда со мной в голове. — Лот не сдавался.

Я подумал, взвесил все за и против, и улегся поудобнее, поерзав спиной по спине сиденья. А потом надвинул фуражку на глаза. Голова всё же болела от побоев, я в который раз вспомнил старательность Апостола. Но равномерное раскачивание машины как-то успокоило, а недавний выброс адреналина обернулся сонливостью, с которой я решил не бороться.

— Поехали. — сказал я ему и провалился в сон.

На этот раз она была в форме. Однотонной зеленой форме без каких-либо орнаментов. Ну да, на форме не бывает узоров. Если не считать пикселей. Иногда пиксели складываются в затейливый узор, который, пожалуй, может узреть только человек, видящий красоту геометрии на обоях в палате после волшебных таблеток и уколов. Но у азарийцев нет пикселей. Или у нас? Почему-то я ощущаю, что она своя. Я посмотрел снова себе под ноги, и на это раз я был в берцах и однотонных зеленых штанах. Однотонных! Это мое подсознание уже ощущает себя предателем и готовит меня к примерке вражеской формы? Я вроде перед тем как уснуть договорился с врагом о том, что помогу ему. И вот результат.

Она трогает меня за плечо, я даже ощущаю это. Она встряхнула меня и внимательно посмотрела в глаза. Словно призывая сосредоточится и не отвлекаться на зеленые штаны. Будь они неладны. Потом она снова пошла вперед, как тогда в венке из сон-травы босиком по поляне. Но в этот раз всё так же и совсем по другом. Те же плавные движения ее тела, тот же шаг, тот же взгляд с полуоборота. Только на этот раз она в форме, сосредоточена, волосы заплетены в тугую косу. Красивая! Даже в этой нелепой старинной форме.

Где мы? Мы идем по какому-то коридору со светлыми стенам, минуя повороты, двери. Вокруг никого, ни на встречу, ни в боковых ответвлениях. Я пытаюсь иногда прочитать что-то на дверях, какие-то надписи. Но не понимаю, потому что они на азарийском, слова какие-то непонятные, часть слов размыта. Пару раз на стенах появляются плакаты. Нет, не как у нас с агитациями, бойкими фразами и призывами к войне. Ту какие-то инструкции по действию солдат и гражданских в какой-то непонятной ситуации. Один раз мы проходили мимо окна. И в окно я увидел выжженный лес. Странно как-то, но это точно был лес после пожара, только стелющегося по земле дыма и чадящих пеньков не хватало для полноты картины. Почему мы идем молча? Я попытался что-то сказать и понял, что не могу. Словно в немом кино. Стоп! Каком еще кино? Что это вообще такое? Где-то я, кажется, в книжках что-то об этом встречал, но точно не помню.

Вдруг она останавливается и оборачивается ко мне. Серо-голубые глаза, большие, добрые и внимательные. Словно два озера, в водах которых я сейчас вижу свое отражение. Кстати, с разбитым лицом и лысым черепом. Это я успеваю рассмотреть до того, как её бровки нахмурились, и мне пришлось вынырнуть из её глаз. Оказывается, мы стоим у какой-то большой серой двери. Дверь раза в три меня выше, и с огромным штурвалом на уровне моей грузи. Зачем на дверь приделали штурвал от корабля?

— Пан офицер! Пан офицер! — вдруг сказал она у меня за спиной голосом водителя.

Я открыл глаза. Один достаточно широко, второй не так, но тоже слегка поддался. Видимо опухоль спадает. Я посмотрел на водителя. В кабине было какой-то сумрак, машина стояла, а водитель показывал пальцем в лобовое стекло перед собой.

— Пан офицер, проснитесь! — повторил водитель.

— Что случилось? — прокряхтел я, и спохватился, что сказал это на чистом орматском, без всяких азарийских «шо».

— Военная полиция. — ответил азариец.

Лот