пятнадцатую главу, – говорит Альбин.

– Хорошо. Спасибо.

О том, что Ирма уже сообщила мне это, я умалчиваю.

– Альва сказала, что в школе ты почувствовала себя очень плохо.

Сейчас я упаду в обморок. Не из-за того, что меня накрыла паника, а из-за осознания собственной ничтожности. Так и придушила бы Альву. Только ради этого стоит пойти завтра в школу.

– Она сказала, что у тебя вроде как приступ паники был.

Ну всё, Альва, ты труп. Труп!

– Да нет, это был вроде как приступ астмы. Я не могла дышать.

Плохо начинать отношения с такого. Строить лавстори на лжи. А ведь именно это сейчас и происходит. Ведь я ему нравлюсь. Так ведь?

– У Расмуса тоже астма.

– Я должна признаться. Возможно, это вовсе не астма.

Может, хватит уже о болезнях?

Альва, конечно, поняла, что я вру. Она сказала Альбину, что это очень странный приступ астмы. Больше похожий на приступ паники. Потому-то он и обсуждает это со мной, чтобы разобраться, не сумасшедшая ли я. Может, ему меня жалко?

Расмус зовет брата.

– Альбин, я правда не хотела сказать ничего плохого о твоем дедушке, – мямлю я.

Мне нужно сказать это Альбину. Я смотрю на него из-под челки. Альбин пожимает плечами.

– Всё в порядке, – говорит он с полуулыбкой. Я начинаю так волноваться, что мне кажется, будто волосы вот-вот вспыхнут.

– Мне пора. Но я надеюсь, ты придешь на следующую встречу.

– Приду.

– Кстати, я сейчас читаю про Месси. Его биографию. Очень хорошая книга.

Я равнодушно киваю. Очередная книга про голы, рекорды, Барселону, ненадежных агентов и чудеса на футбольном поле.

– Она не такая захватывающая, как про Златана Ибрагимовича, но интересная, – говорит Альбин и снова смеется.

Я смеюсь в ответ, это выходит само собой. Я киваю. Мне хочется дотронуться до Альбина. Вытянуть руку и прикоснуться к нему. Он стоит так близко. Альбин надолго задерживает на мне взгляд, а потом улыбается и уходит. На полпути он оборачивается, смотрит на меня и снова улыбается.

Я. Люблю. Его.

33

В среду я просыпаюсь с осознанием того, что пора в школу. Нужно встретиться с ним. Нужно придушить Альву. И будь что будет. Мне это просто необходимо.

Мама встречает меня на кухне. Ее нервы на пределе.

– Идешь сегодня в школу? – спрашивает она нежным, как перышко, голоском, стоя ко мне спиной. Спрашивает как будто невзначай, заполняя посудомоечную машину.

– Да, – отвечаю я таким же нежным голоском.

Мама расслабляет плечи.

– Ты ведь не ставила ночью будильник?

Я молчу.

– Я просто подумала, что ты могла бы попробовать не ставить будильник в одну из ночей, – поясняет мама, вытирая стол.

– Сегодня я собираюсь в школу. Тебе этого мало? – резко спрашиваю я.

Ложка в руке Молли повисает в воздухе. Капля йогурта приземляется на скатерть. Молли осторожно подносит ложку ко рту и громко опустошает ее.

В школе я иду по коридору. Я всё принимаю слишком близко к сердцу. Потому-то и пропускала занятия. Юлия – свидетель: уж лучше я пописаю в сугроб, чем воспользуюсь школьным туалетом, и потому она смотрит на меня подозрительно.

Гарри сказал, что мне не стоит принимать всё так близко к сердцу и паниковать.

Но сейчас, во всяком случае, я дышу как можно осторожнее. Я еще не придушила Альву и не встретилась с Альбином. Дверь класса распахивается, и выходит Стина. Она ищет меня глазами, и мы подходим друг к другу.

– Как дела?

Стине позвонила и всё рассказала моя мама. Мне стыдно, что она так меня опекает. Я чувствую себя белой вороной.

– Хорошо. Мне нужно было немного выдохнуть, – отвечаю я.

– Если будет трудно, скажи, ладно?

Стина смотрит на меня испытующе. Я вижу, как она пытается отыскать малейшие доказательства того, что я спятила. Я киваю в ответ.

– Я прочла то, что ты написала в тетради чувств. Думаю, твоим родителям тоже стоило бы это прочесть.

Я краснею и мотаю головой.

– Надеюсь, ты примешь участие в конкурсе газеты «Кирунатиднинг». Твое сочинение о переносе Кируны – самое глубокое. Ты знаешь, я на твоей стороне. Возмутительно, что они собираются сносить прекрасный Блэкхорн.

– Нам стоит выйти на митинг. К зданию муниципалитета. И протестовать, – говорю я.

– Твоей бабушке это понравится, – замечает Стина с легкой усмешкой.

По правде говоря, я бы не смогла выйти на митинг сейчас, когда Альбин меня простил.

Вряд ли митинг укрепит нашу любовь.

Я захожу в класс, и тут вплывает Альва. Мы встречаемся глазами на молчаливой дуэли. Альва испуганно отводит взгляд. Да, Альва, поберегись, я знаю, чем ты занимаешься.

На перемене я догоняю ее у стола для игры в пинг-понг.

– Что ты сказала Альбину на встрече книжного клуба?

– Что?

– Что ты ему сказала?

– Ничего.

– Но он мне рассказал, что ты сообщила ему, будто мне в школе стало плохо. И что вы говорили об астме.

Альва опускает глаза.

– Ой, это он случайно услышал. Это я не ему говорила, – бубнит она.

– Не ему, значит. А кому же тогда?

– Ирме. Она интересовалась, так много спрашивала, и я рассказала про раздевалку и что ты подумала, будто у тебя астма. Я только хотела объяснить, почему ты не пришла. Ирма спросила, а я ответила.

Альва виновато смотрит на меня.

– Можешь не объяснять. Подумаешь! Мне не хватало воздуха, и поэтому теперь у меня астма. А не паническая атака, как утверждают некоторые.

Альва пожимает плечами. Я смотрю ей в глаза.

– Ты ведь всё рассказала Альбину!

– Не всё. После встречи книжного клуба мы шли вместе, и он спросил меня.

Не знаю, что меня теперь больше бесит. Что она обсуждала меня или что они шли вместе. Может, я зря осуждаю Альву? А может, она хочет увести у меня Альбина?

Не могу реагировать на это спокойно. У дивана меня ждет Юлия. Я подхожу к ней и беру ее за руку. Мы ускоряем шаг и поднимаемся по лестнице в коридоре.

– Что случилось? – удивленно спрашивает Юлия.

– Она говорила с Альбином! И шла с ним домой!

– Что? К нему домой?

– Нет, наверно, не к нему, но они шли вместе. Альбин и Альва.

Теперь я уже ничего не понимаю. Мой маленький патетический пузырик любви лопается.

– В разговоре со мной он пожалел меня. Он считает меня психбольной.

– Да нет, я так не думаю, – не соглашается Юлия, но ее слова звучат как-то неубедительно.

– Если серьезно: ты часто видишь Альбина и Альву вместе?

Он обожает хоккей, а она? Боже ты мой, прям как