– Думаю, Зельда все равно пришла бы к такому финалу, даже если в жизни не написала бы ни строчки, – отвечает Файф.

Слова «сумасшедший дом» обе тщательно обходят.

Сара почти управилась со своими роботами, так похожими на маленьких детей.

– Скотту всегда казалось, что деньги – это волшебное средство от всех напастей. Но погляди, до чего они его довели. Семьи Фицджеральдов больше нет. Они прожили бы куда более счастливую жизнь, будь у них только половина их состояния. – Сара отхлебывает коктейля. – Понимаешь, Скотт – чертовски умный дурак. В те дни в Австрии, когда все мы понимали, что Патрику осталось недолго, я размышляла вот о чем: среди нас было четверо романистов, но ни один из них никогда не решился бы об этом написать. Все они оказались слишком трусливы перед лицом реальности. – Ее голос вдруг садится. – То, что происходило тогда, было выше человеческих сил. Горные вершины. Отблески солнца на снежных шапках. Запах сосен. Холод и тишина. Я помню, как далеко в лесу лесорубы свалили дерево, и я слышала глухой шум, с которым оно упало. И мне захотелось быть там, среди холода и снега. Где угодно, лишь бы подальше от моего умирающего сына. Представляешь, какой ужас: убежать от своего ребенка. Но я уже не выдерживала. – Сара подбирает кисточку и водит ею в воздухе, словно рисуя. Потом иронично улыбается подруге: – Что ж, удача рано или поздно посмеется над каждым!

Остаются последние штрихи, и Файф уже сделала вторую порцию коктейлей, когда Сара наконец задает этот вопрос:

– Ну что, дорогая, какие новости с испанского фронта?

– Не спрашивай.

Файф уходит в дом, чтобы принести свои находки. Сара ждет, глядя в небо и обхватив себя руками, словно ей вдруг стало зябко от воспоминаний.

– Ну и что такого? – Сара вяло листает страницы Мартиной книги. – Ты что, не знала, что она это написала?

– Да нет же, посмотри на фотографию!

Сара, пробежав глазами надпись, раздраженно захлопывает книгу и складывает тонкие пальцы на суперобложке:

– Где ты ее нашла?

– В его рабочем саквояже. Вообще, конечно, я не должна была его трогать, учитывая ту историю с Хэдли. Дата – это день, когда они сошлись.

– Ох, Файф.

– Еще я нашла посвящение на страницах пьесы, которую он сейчас пишет.

– Посвящение Марте?

Файф вздрагивает.

– «Марти» – вот как он зовет ее. И еще там написано «С любовью».

Сара со вздохом откладывает книгу. За ее спиной, словно часовые, замерли картонные роботы.

– Я все время вспоминаю один случай, – продолжает Файф. – На Рождество я отправилась в Париж, думая, что смогу что-то разузнать. И когда я пришла к Сильвии, она так на меня посмотрела, что стало ясно: я уже не в счет. Сильвия уже все про них поняла, так же как в свое время ей первой стало все понятно про нас с Эрнестом.

– Да брось! Неужели по одному взгляду Сильвии Бич можно судить о том, что вашему браку пришел конец? Она не видела тебя лет десять, может, просто не узнала?

– Тем же вечером в отеле я сказала Эрнесту, куда он может засунуть эти книжки. Я даже угрожала, что выброшусь с балкона, если он ничего не предпримет. Но ничего не изменилось. И эта фигня продолжается уже полгода. Да, черт побери, надо называть вещи своими именами. Я оказалась в той же ситуации, в которую сама поставила Хэдли десять лет назад!

Сара закидывает ногу на ногу, точеная, как статуэтка:

– Свинство со стороны Эрнеста – продолжать отношения с Мартой, но в то же время не отказывать себе в удовольствии быть с тобой. Ты просто обязана поставить ему ультиматум!

Файф, подавшись вперед, старательно подбирает слова:

– Той ночью перед вечеринкой на вашей вилле Хэдли поставила ему ультиматум. Я все слышала из своей комнаты. Она вынудила его принять решение. И посмотри, к чему это привело… Не я выиграла тогда… просто Хэдли проиграла. Я не стану повторять ее ошибку.

* * *

В глубине дома звонит телефон, и Файф, отложив парик, спешит в холл – туда, где два года назад Джеральд так благородно встал на ее защиту.

– Здравствуй, Полин.

От звуков этого голоса Файф передергивает.

– Мистер Куццемано. Кажется, я просила больше нас не беспокоить.

– Но, Полин…

– Ко мне так не обращаются. Пожалуйста, прекратите нам звонить. – Файф уже готова бросить трубку, но что-то в голосе Куццемано заставляет ее удержаться.

– Миссис Хемингуэй, я звоню не по поводу саквояжа, а совершенно по другому делу.

В трубке тишина, только какие-то потрескивания. Файф прекрасно помнит, как тогда, на вилле «Америка», он пытался шантажировать ее, желая получить доступ к черновикам Эрнеста, и угрожающе шептал в ухо: «Мисс Пфайфер, я знаю, что вы с мистером Хемингуэем любовники». А она в ответ лишь рассмеялась: «Дорогой мой, за этим столом вы не найдете человека, который этого не знал бы. Его жена тоже в курсе».

– Миссис Хемингуэй, – сладко журчит в трубку Куццемано. – Возможно, есть какой-то способ добыть что-то из… письменных следов мисс Марты Геллхорн. Я бы вам щедро заплатил. Весьма щедро! Быть может, какие-то черновики писем, написанные вашим мужем своей. – Куццемано театрально кашляет, – пассии. Просто посмотрите в ящиках его письменного стола – вдруг попадется какая-то корреспонденция, любовные письма. Я обеспечу вам полную анонимность – никто никогда ничего не узнает.

– До свиданья, мистер Куццемано.

– Имейте в виду, я всегда готов к сотрудничеству. Если ситуация изменится и предложение станет для вас более привлекательным.

Файф с силой швыряет трубку на рычаг.

Сара заколола свои длинные волосы на затылке и загорает в компании роботов, у одного из которых отвалилась рука вместе с пластом краски, бесстыдно явив миру кусок картона с надписью «Кукурузные хлопья».

– Кто это был? – Сара приоткрыла один глаз.

– Бакалейщик. Мы ему задолжали.

Раскалывая лед для дайкири, Файф размышляет, не дать ли в самом деле Гарри Куццемано то, чего он так страстно домогается. Какая-то часть ее души готова испортить жизнь мужу, если тот не бросит Марту Геллхорн. Она снова думает о надписи на фото. «Несто, будь моим навсегда». Что значит «навсегда» для этой женщины?

Эрнест и Джеральд возвращаются только под вечер – усталые, пропахшие рыбой, на облупленных носах – остатки цинковой мази. Файф сама себе кажется пойманным марлином с железным крючком во рту. Он то подтягивает леску, то чуть отпускает. И так один… два… три раза, и рыба плывет прочь, думая, что она свободна. Но тут Эрнест подсекает, подматывает леску – вытаскивает свой улов. И рыба танцует свой последний танец в толще воды, прежде чем забиться на досках палубы, ранясь до крови.

Вечером они ужинают в столовой вчетвером. Пятый гость – Марта – присутствует невидимо и безмолвно, но отчетливо до жути.