Эрнест стоит в глубине сада и разговаривает с женщиной в черном платье и кошачьей маске с острыми ушками. Белокурые волосы убраны в аккуратный пучок, поперек чернеет лента от маски. Вот Эрнест пытается сдернуть с нее маску, женщина его отталкивает. Неужели именно поэтому он не хотел видеть здесь Мерфи? Потому что пригласил на праздник любовницу?

Мать рассказывала, что, когда Файф была совсем маленькой, ее сажали одну в кресле, не боясь, что она свалится. «Ты замирала, как тот ангел на острие иглы». И вот теперь, как тогда, Файф смотрит, замерев, как ее жизнь катится в тартарары, и не двигается с места. Нет, она должна что-то сделать! Она не может просто стоять и смотреть!

Эрнест и его собеседница в кошачьей маске смеются, спрятавшись под навесом, потом женщина что-то говорит и уходит – Эрнест смотрит ей вслед, явно довольный, будто зная, что сегодня же ночью получит то, что сейчас от него ускользнуло.

Файф понимает: теперь ей понадобится вся ее храбрость. И, несмотря на предупреждающий жест Эрнеста, стремительно хватается за кошачью маску, чувствуя, как натянулась резинка. Файф готова встретиться лицом к лицу с этой дрянью, которая посмела заявиться на праздничный обед и чью фотографию Эрнест притащил в их дом. Но это вовсе не Марта. Задранная маска сидит, точно шляпка, на голове незнакомой женщины. Файф чувствует себя полной дурой.

– Ты что? – спрашивает Эрнест.

Незнакомка нервно хихикает.

Файф смотрит на них, не веря своим глазам, прежде чем, развернувшись на каблуках, кинуться прочь.

Файф мчится сквозь толпу, чувствуя на себе взгляды Сары и Джеральда. Она бежит в сторону пляжа, прохладный морской воздух наполняет легкие. Встречная машина успевает вывернуть в сторону. Песок набивается в туфли, но ей все равно.

Остановившись наконец на берегу, в нескольких ярдах от линии прибоя, Файф смотрит, как черная вода закипает белой пеной и лижет песок.

Сзади слышится голос Эрнеста:

– Что это на тебя нашло?

– Ох, ради всего святого! – Файф срывает парик. Кожа головы нещадно зудела весь вечер, и больше всего на свете Файф хотелось бы иметь длинные когти, чтобы проскрести ее до самого черепа. – Я нашла твое посвящение, Эрнест. «Марти с любовью», так ведь? Я видела, что она написала тебе на своей карточке. Зачем было брать на себя такой труд – возвращаться сюда и нежничать со мной, – если вы продолжали забрасывать друг друга любовными письмами?

Со стороны дома на них глазеют какие-то лица – черт не разобрать.

– Файф, не устраивай сцен.

– Что хочу, то и буду делать. Ты же себе это постоянно позволяешь!

– Нет.

– Ты ничтожество. Нет, ты хуже, чем ничтожество, ты психопат.

– Файф!

– Зачем ты играл со мной последние две недели? – Она замолкает, ей правда хочется знать ответ. – От этого мне сейчас в тысячу раз больнее. – Она до крови закусывает губу. – Раз за разом ты разбивал мое сердце, Эрнест. Весь этот год, пока между нами шла война, ты по крайней мере не наносил мне ударов исподтишка. Но эти последние две недели были верхом коварства, а ведь Сара и Хэдли предупреждали меня.

– Ты втянула в это Хэдли?

– Ты удивишься, но она сумела представить себя на моем месте. – Файф поднимает руку, чтобы он не перебил. – Ты покончишь с этим браком, Эрнест, ты женишься на Марте, а потом найдешь себе следующую. Ты всегда любишь лишь в самом начале, когда любить легче всего. И ты проведешь так всю жизнь, раз за разом начиная все заново.

Файф умолкает, ожидая ответа, но Эрнест мрачно смотрит на свои мокасины; руки повисли вдоль тела.

– Я не могу больше терпеть этот тройственный союз. Скажи мне в глаза, что любишь ее. Давай, Эрнест, смелее! Или ты герой только на войне?

Волны печально плещутся у их ног, Файф машинально их считает. Эрнест молчит.

– Ты любишь ее?

– Не знаю.

И тут в ней что-то сломалось. Что? Может быть, гордость.

– Не бросай меня, пожалуйста, – жалобно просит Файф, хотя сердце ее разрывается от унижения. Но что поделаешь, если она обожает этого мужчину. Если она никогда никого не любила больше, чем Эрнеста, и никогда никого так не полюбит. – Останься со мной.

Эрнест оборачивается на дом. Гости уже зашли внутрь. Он снова смотрит на жену, и ей уже кажется, он пошел на попятный.

– Не могу, – наконец отвечает он.

Файф неожиданно ощущает страшную усталость. Знакомая песенка. Нет уж, она не позволит Эрнесту Хемингуэю обобрать ее подчистую.

– Я не дам тебе развода, Эрнест. Не доставлю тебе такого удовольствия. Ты сам можешь катиться ко всем чертям, мне наплевать. Но я не позволю тебе жениться на этой, – Файф выплевывает ненавистное имя: – Марте Геллхорн! Если бы ты не морочил мне голову эти две недели, я бы смогла отпустить тебя. Но ты дал мне надежду. И за это будешь наказан! Клянусь!

Эрнест пытается схватить ее, и тут Файф, сама себе удивляясь, бьет его в челюсть, кажется, даже не совсем понимая, что делает. От неожиданности – вряд ли удар оказался таким уж сильным – Эрнест валится в прибой.

– Трусливое дерьмо! – визжит Файф. – Убила бы тебя своими руками!

В этот миг ей правда кажется, что она вот-вот схватит мужа за шею и сунет его голову под воду. Лучше прикончить его, чем отдать женщине, которая ей в подметки не годится. Вот почему ее любовь сильнее, чем любовь Хэдли или любовь Марты. Всей их любви не хватит на то, чтобы пожелать: пусть его голова разобьется о камень, пусть легкие наполнятся соленой водой.

Эрнест поднялся, потирая челюсть и отряхивая песок со штанов.

– Ублюдок, – говорит она. – Ты даже не понимаешь, что ты потерял!

Файф методично вытаскивает с полок книги, ища, как ранить его побольнее. Она сваливает их в стопки – отдельно с дарственными надписями, отдельно первые издания. Потом раскрывает те, которые кажутся наиболее ценными, и выписывает на отдельный листок библиографическую информацию – издательство, город, год. Ищет пометки на полях – ведь любая запись его рукой может прибавить нолик к цене. В саду слышатся голоса – это Мерфи вернулись с вечеринки. Джеральд приготовил чай, и они с Сарой уселись у бассейна. Эрнест, видимо, все еще сидит в «Неряхе Джо».

Файф смотрит на них сверху, из его кабинета, одинокая и пьяная.

Костюмы Сары и Джеральда совершенно изодрались – кока-кольные глаза отвалились, кое-где на месте коробок от хлопьев торчит проволока.

– Так значит, все? Все кончено? – Джеральд сжимает кружку обеими руками. – Это же надо быть такой скотиной?

– Думаю, он старается не быть жестоким. Хотя иногда становится таким хамом, что терпеть это невозможно. – Сара принимается сдирать с мужа остатки карнавального костюма.

– Что ты делаешь? – смеется он.