Да, я знаю Дуэ и питаю к его истории то внимание, какое может вызывать лишь нематериальное наследство.

Я знаю, что в церкви Святого Петра, приходской церкви Дрюонов, большом разносоставном здании со стрельчатым цоколем, ренессансной колокольней и перестроенным в XVIII веке нефом, хранились два железных молоточка, принадлежавшие, согласно молве, святому Элогию.

Я знаю, что при первой Реставрации мэром города стал г-н Беке де Межий, что во время Ста дней он был смешен комиссаром императора, восстановлен в должности указом короля при второй Реставрации и все еще занимал свой пост в начале Июльской монархии.

Город насчитывал тогда около двадцати тысяч жителей, а тридцать членов муниципального совета избирались из ста наиболее крупных налогоплательщиков кантона. Все-таки во времена избирательного ценза платить налоги было довольно почетно!

А также приятно нести военную службу в гарнизоне, который насчитывал четыре казармы (две из них артиллерийские), огромный арсенал, три пороховых склада и завод, на котором отливали пушки. Офицеров тут чествовали, а войска всегда хорошо принимали по причинам, выраженным с любезной откровенностью в постановлении муниципального совета от 1830 года: «Никто в этом городе не смог бы подсчитать, сколько еще один полк пустит денег в оборот…»

Итак, Дрюон из Сент-Амана, Эдуар, родившийся при Первой империи и ставший нотариусом в Дуэ, женился на Луизе Ипполите де Реньяк. У них были две девочки и один мальчик. Старшая дочь вышла замуж за некоего Клу де ла Кудра, другая — за Байанкура по прозванию Курколь. Сын Эмманюэль, родившийся в 1842 году и в двадцать восемь лет воспринявший от отца нотариальную контору, последовал, как я уже сказал, родительскому примеру, женившись на дочке другого коменданта гарнизона, генерала Порьона.

Этот последний происходил из Пикардии. Одна улица в Амьене, выходящая к собору, носит его имя.

Комендант обладал весьма представительной наружностью. Его брат Шарль Порьон, художник, писавший батальные сцены и торжества (кое-что из этих полотен сохранилось в музеях Версаля и Компьеня), изобразил его в парадном мундире дивизионного генерала.

Именно с портретом этого военного у меня находили в детстве очевидное сходство. И сегодня, когда мои волосы поседели, как у него, должен признать, что между нами (особенно когда я в мундире академика) и впрямь есть некое «фамильное» сходство. Собственно, я не похож ни на кого, кроме этого предка, ни одной капли крови которого во мне нет!

Генерал Порьон в юности был адъютантом сына Луи Филиппа, несчастного герцога Орлеанского, который погиб на авеню Нейи, когда лошади его экипажа понесли.

Проделав несколько кампаний, Порьон снова стал адъютантом, на сей раз императора Наполеона III. Во время осады Парижа в 1870 году он сражался на улицах Ванва и Кламара и командовал обороной Мон-Валерьена.

У него были сын и дочь. Сыну, избравшему, как и отец, военное поприще, предстояло сделать карьеру в колониях. Он основал на реке Нигер «округ» Бамако, который стал столицей Мали, и служил на Мадагаскаре под началом Галлиени.

Что касается дочери генерала Луизы, вышедшей замуж за Эмманюэля Дрюона, то она отличалась исключительной красотой.

В своих «Воспоминаниях» о Дуэ той эпохи одна из современниц Луизы, г-жа Камескасс, описывает ее так: «Своей стройностью, голубыми глазами со стальным отливом и напудренной прической, напоминающей те, что носили во времена Людовика XVI, она не одну зиму затмевала всех дуэзянок, даже самых хорошеньких, когда девушкой стала бывать в свете».

Остановлюсь ненадолго на самой г-же Камескасс. Происходившая из местного мелкопоместного дворянства Валентина Люс де Лагорг вышла замуж за одного из первых префектов полиции Третьей республики. Но даже в Париже, во дворцах высшей государственной власти, она сохранила ностальгию по родному городу и оставила мемуары, которые являются шедевром провинциальной светской хроники.

В них есть все: семьи, браки, воспитание, религиозные правила, традиции, жизнь салонов и соседних поместий, конские соревнования, концерты, лавки, празднества и похороны.

Поскольку г-жа Камескасс безыскусна, она правдива.

Благодаря ей я могу представить себе свадебные трапезы, ибо она не только описывает их, но и приводит полное меню. Тридцать пять блюд за обедом, устроенным в 1845 году пивоварами Пенге для шести молодых пар, поженившихся в последние месяцы. «За стол сели в три часа». Вина: мадера и мерсо 1815 года, сен-жюльен и вольнэ 1794-го, марго 1719-го, а нюи-сен-жорж 1715-го. Все это сопровождало бульон, закуски, почки, молочных поросят, говяжью вырезку, баранье жаркое, рагу из куропаток, слоеные пироги, угрей под винным соусом, пулярок, косуль, фазанов, щук, антверпенские окорока, шпигованные языки из Труа и страсбургский паштет из гусиной печенки. Омары, бог знает почему, шли перед десертами и фруктовым мороженым с ликером. Как в те времена находились женщины, умудрявшиеся оставаться почти худощавыми?

Так и вижу этих дам из Дуэ, выбирающих в воскресенье пирожные или направляющихся в ратушу на лотерею для «стыдливых бедняков». Слово не так ужасно, как кажется; это значило лишь, что имя получавших помощь держалось в секрете, чтобы им не пришлось обнаруживать свою постыдную нищету.

Вижу также длинные соломенные кресты, которые вешали на дверях домов, где только что кто-то умер, и «смертные весточки» — большие траурные извещения на толстой бумаге, которые рассыльный просовывал под двери. Благодаря этим унаследованным воспоминаниям я хожу по улицам, где никогда не жил. Слышу, как вечером из больших домов доносится бальная музыка. Я знаю имена танцующих. Знаю, что м-ль Дрюон и м-ль Порьон приглашены на вальсы и мазурки г-ном Дюпоном, который создаст один из крупнейших банков Севера, лейтенантом Оскаром де Негрие, будущим генералом, который завоюет для Франции Тонкин, или г-ном де Байанкуром по прозванию Курколь.

Любопытное родовое имя — с единственной во всем французском дворянстве добавкой «по прозванию». Она восходит к сражению то ли при Бувине, то ли при Куртрэ, когда король, теснимый фламандскими пехотинцами,[18]призвал на помощь рыцаря де Байанкура, чья голова казалась вжатой в плечи, наверняка из-за некоторой горбатости, крикнув ему: «Ко мне, Короткошеий!»[19]Это оброненное королем словечко «Короткошеий» стало прозвищем рыцаря и, пройдя сквозь века, закрепилось, словно почетный знак, в его необычайно плодовитом потомстве. Родольф де Байанкур, тоже нотариус из Дуэ, женился на одной из сестер Эмманюэля Дрюона.

В то время этот край процветал благодаря добыче каменного угля, главного и почти единственного источника энергии для всей тогдашней промышленности. Создавались новые угледобывающие компании, нотариусом которых был Эмманюэль Дрюон.