На встрече «Правого клуба» было только два человека, близких по возрасту к Джульетте. Один – безусый юнец, который постоянно спорил и мог бы с тем же успехом участвовать в собрании коммунистов. И вторая – молодая женщина, очень красивая высокомерной галльской красотой («Я, вообще-то, бельгийка»), которая постоянно курила и, кажется, была утомлена жизнью до полного изнеможения. Она представилась как Жизель. Рифмуется со словом «газель», подумала Джульетта. Время от времени Жизель стряхивала с себя апатию (обычно она двигалась как чрезвычайно ленивая кошка), чтобы признаться в ненависти к чему-нибудь. Она ненавидела герцога Кентского, линию метро «Дистрикт-энд-Серкл», английский хлеб и шляпу миссис Амброз (не обязательно в этом порядке). Нелюбовь к последнему объекту была выражена театральным шепотом на ухо Джульетте: «О, как я нэнавижу ее шляпу!»

Джульетту пригласили участвовать в расклейке листовок. Расклейщиков объединили в пары, словно готовя к салонной игре. Джульетте в напарницы досталась миссис Амброз, и Джульетта обрадовалась, думая, что в ее обществе можно будет не притворяться, но все время, пока они продвигались по Лондону, миссис Амброз упорно отказывалась выходить из роли.

Они крались по затемненной улице вдоль стен и оград, прячась от полицейских и дружинников ПВО. «Жиды!» – злобно фыркала миссис Амброз, лепя листовку с крупной надписью «Мы воюем за жидов» на дверь поста ПВО. («Они что, хотят сказать, что сами защищают евреев?» – подумала Джульетта.) В листовке излагались собственные взгляды «Правого клуба» («Война губительна для рабочих!»), и ее клеили куда только можно – поверх правительственных военных плакатов, на телефонные будки, фонарные столбы, на магазины Монтегю Бэртонса и рестораны «Лайонс-корнер-хаус». «Жидовские лавочки», – пояснила миссис Амброз.

Уже не в первый раз Джульетта поймала себя на сомнениях: а вправду ли миссис Амброз против нацистов? Во всяком случае, симпатий к евреям она явно не испытывала и в своей роли была чрезвычайно убедительна; Джульетта с легкостью забывала, что миссис Амброз на «нашей» стороне, а не на «их». Если бы миссис Амброз играла на сцене, можно было бы сказать, что она переигрывает. («У нее выдающиеся способности к нашему ремеслу, – сказал Перри. – Это признак хорошего агента: невозможно понять, на чьей он стороне».)

Джульетта решила, что, когда дело касается политических взглядов, границы очень размыты. Сам Перри когда-то состоял в Союзе британских фашистов («Это было полезно – я стал их лучше понимать»), а Хартли (Хартли, подумать только!), когда учился в Кембридже, вступил в коммунистическую партию. «Но ведь до войны все были коммунистами!» – оправдывался он. А Годфри, конечно, уже много лет вращался в кругах фашистов по заданию МИ-5, и порой казалось, что он просто обожает своих информаторов.

– Побыстрей, дорогая, – сказала миссис Амброз. – Вы очень медленно работаете. Налепить – и бегом.

По виду миссис Амброз было решительно непохоже, что она способна перейти на бег. Даже если бы за ней погнался разъяренный бык.

В другой раз Джульетту поставили в пару с Жизелью, которая даже для вида не притворилась, что расклеивает листовки, а сразу направилась в ближайший паб.

– Мне нужно выпить, – сказала она. – Не соблазнитесь ли?

Что это значит? Она произнесла кодовые слова? Неужели они всегда одни и те же? Если так, то подобная конспирация никуда не годится. Джульетта решила, что надо ответить.

– Вы очень добры, – осторожно произнесла она. – Пожалуй, соблазнюсь.

Жизель злобно оскалилась:

– Я, вообще-то, не предлагала угостить.

В пабе было людно и шумно, полно моряков (в такой дали от моря), и Джульетта с Жизелью собрали немалое количество похабных комплиментов; Жизель игнорировала их со впечатляющим высокомерием.

Девушкам удалось втиснуться за угловой столик. К барной стойке за ромом отрядили Джульетту, и платить тоже пришлось ей. Общаться с Жизелью выходило накладно. Интересно, подумала Джульетта, какова ее история. («Она когда-то работала манекенщицей у Ворта», – поведала Джульетте миссис Амброз.) Девушки скоро выпили ром, шум в пабе мешал разговаривать, и они ушли так же быстро, как пришли. В метро им нужно было в разные стороны, и на подходе к эскалаторам Джульетту отпустили без единого намека на благодарность.

– А, мамзель Бушье, – сказал позже Перри. – Боюсь, она любит выпить. И не только выпить.

– Вы ее знаете?

Он сдвинул брови:

– Конечно я ее знаю. Она одна из нас. Отличный агент. Она что, не произнесла кодовую фразу?

– Произнесла. Вроде как.

Сколько же агентов Перри внедрил в «Правый клуб»? Похоже, там каждый второй – от него.

Он нахмурился еще сильнее – видимо, осознав всю глубину ее некомпетентности.

– Вы уверены, что справляетесь со всей этой конспиративной работой?

– Уверена. Абсолютно уверена.

Через неделю-другую подрывной деятельности Джульетте вручили значок. Его приколола ей на грудь сама Анна Волкова. Она отличалась яростными густыми бровями и типично русской мрачностью. Прикалывая значок, она вздыхала так трагично, словно ее вишневый сад срубили под корень.

– Айриска, теперь ты наша. – Анна отступила на шаг полюбоваться Джульеттой, а затем расцеловала ее в обе щеки.

Значок был красный с серебром и изображал орла, убивающего змею. Под змеей были буквы «С» и «Ж».

– Смерть жидам, – любезно пояснила миссис Амброз.

– Что это за гадость у вас на платье? – спросил Перри.

– Я заработала значок. Я как будто снова в гёрлскаутах. Чувствую себя очень глупо.

– Эти люди опасней, чем кажется с виду, – сказал он. – Мы их переловим, но нужно терпение. Без труда не выловишь и рыбку из пруда.

А я тогда кто? – задумалась Джульетта. Наживка? Чем можно соблазнить рыбу? («Не соблазнитесь ли?») Вероятно, червяком.

– Я чувствую себя немного Джекиллом и Хайдом, – сказала Джульетта.

– Добро и зло, свет и тьма, – задумчиво произнес Перри. – Наверно, одного без другого не бывает.

Может, он описывает свой собственный характер?

– Я полагаю, все мы дуалисты, – продолжал он.

Джульетта не сразу поняла, кто такой дуалист. Видимо, не то же самое, что дуэлист. Вероятно, это человек, который никак не может определиться.

В «Одеоне» под конец программы заиграли национальный гимн, и сонная Джульетта поднялась на ноги. Жизель, сидевшая рядом, томно заструилась с места вверх, как мечтательная кобра. Едва Джульетта затянула «Боже, храни короля…», как Жизель заехала ей костлявым локтем под ребро.

О боже, подумала Джульетта. Члены «Правого клуба» не пели гимн королю, тем более стоя. Вместо этого они исполняли собственную версию «Края надежд и славы». Две напористые «вдовы по закону восемнадцать-бэ», пришедшие в кино вместе с Джульеттой и Жизелью, уже затянули пронзительными, как в церкви, голосами «Край жидов и славы» («…Все жидята рады // Кровь сосать твою…»).