Когда его губы прижались к моей груди, я уже мотала головой, пропадая в мареве чувственного наслаждения. А когда на миг пришла в себя, то с удивлением заметила, что у супруга широкие плечи, крепкая шея и удивительно мягкая белая кожа. Закусив губу, муж всмотрелся в мои глаза и вновь завладел моими губами, одновременно прижимая к постели. Застонав, я запустила пальцы в его волосы, убеждая себя, что пытаюсь оттолкнуть супруга, но в ответ он подхватил меня под спину, крепче сжимая в объятьях, завершая наш брак по всем правилам.

* * *

Завтрак мы съели в постели. Когда слуги пришли забрать посуду, Базилиус вылизывал патоку с ягодами, щедро размазанную по моей спине.

Услышав стук, я испуганно пискнула, прячась за ним, но слуги во дворце были отлично вышколены. Горничная сделала вид, что ничего не видит, быстро собрала тарелки на поднос и вышла. А лакей, согнувшись в поклоне, сообщил, что Его Величество приглашает нас провести во дворце несколько дней, дабы поддержать вдовствующую леди Владир.

– Сегодня после обеда леди будет представлена чиновникам в Королевской галерее. Его Величество приглашает вас присоединиться к свите миледи.

Приглашение короля равно приказу. Официальный прием. Свита. Ужас! Я тут же вспомнила, что сейчас у меня нет ничего, кроме простого дневного платья, даже гребень и шпильки придется везти из дома! Но слуга тотчас сообщил, что готов доставить записку в наше городское жилище и привезти оттуда все необходимое и даже наших личных слуг. Облегченно вздохнув, я завозилась, выпутываясь из простыней, пока Базилиус с каменным лицом приказывал лакею явиться за письмом через полчаса. Потом муж сдернул меня с кровати и потянул в купальню.

– Вдвоем будет быстрее, – уверял он, но вышли мы оттуда только через час, расплескав воду не только на пол.

* * *

Галерея предков представляла собой самую древнюю часть королевского дворца. Огромный круглый зал, разделенный арками, напоминал белоснежный трехъярусный торт. Гладкий молочный камень не пачкался даже копотью древних факелов, а поцарапать его не удавалось и стальным инструментом.

Все арки первого яруса были дверями, ведущими в другие помещения дворца. На втором ярусе двери чередовались с окнами такого же размера. Третий ярус напоминал ажурный каменный колпак, накинутый на зал. Он состоял из одних окон, затянутых тончайшими пластинами горного хрусталя.

Когда мисс Уиткроф под руку с королем вошла в галерею, в воздухе раздался легкий звон, похожий на эхо гонга. Гул множества голосов, ожидающих аудиенции горожан и придворных немедля стих, зато через секунду свежим ветром пронесся изумленный вздох. Нервничая, Полин посмотрела на Бенедикта, он успокоительно сжал ее руку:

– Ничего не бойтесь, Полин, сейчас я представлю вас предкам и можно будет заняться делами.

Король неторопливо провел свою визави вдоль висящих на стенах разнообразных портретов древних королей, изредка комментируя:

– Прижизненный портрет Айрсана Второго. Судя по летописям тех времен, был жутким собственником. Скопил самую большую сокровищницу, собрал половину нынешних земель королевства, пережил трех жен. А этот портрет написан по воспоминаниям современников, король Лонгвин Первый правил всего четыре месяца, но успел оставить о себе добрую память.

Рассматривая картины, мозаичные панно, гравюры и акварели, Полин совершенно забыла о придворных и просителях, наполняющих зал. И только увидев два кресла, стоящих на небольшом возвышении в центре зала, она опомнилась и придала лицу отстраненно-сдержанное выражение.

Вид с возвышения открывался удивительный. Должно быть, так влияла магия этого зала, что Полин без напряжения видела людей находящихся за двадцать-тридцать саженей от нее. И не просто видела, а словно ощущала эмоции окружающие просителей. Вот заплаканная женщина в потертой юбке переминается рядом с высоким худым мужчиной в грубой одежде. Женщина излучает надежду, а мужчина – обреченную усталость. Вот ярко одетый молодой человек нервно кусает губы и расхаживает перед мозаичным полотном, рассказывающем о последней битве короля Рахентура. Его фигура излучает неуверенность и боль.

Полин не успела разобраться с новыми впечатлениями, как ее руку накрыла ладонь короля, а над залом разнесся зычный голос глашатая:

– Его Величество готов выслушать просителей!

Тотчас толпа прихлынула к возвышению, выплеснув на мраморный островок перед ним полного, одышливого человека:

– Ваше Величество, – склонился он в поклоне, – я прошу у вас милости для своего сына. Я больной человек и нуждаюсь в его опеке.

– Так в чем дело? – Бенедикт Четвертый спокойно смотрел на толстяка, утирающего багровое лицо.

– Его забирают в армию! – воскликнул горожанин. – А я болен, мне нельзя оставаться одному!

Полин прониклась сочувствием к просителю, было видно, что он не врет, но король пожелал увидеть молодого человека лично. Через пару минут к возвышению подошел молодой фатоватый юноша в военном мундире. Его лихо закрученные усы, слишком широкие штаны и едва не чиркающая пол шпага соответствовали последней моде среди бретеров. Король задал юноше несколько вопросов, а потом объявил свое решение:

– Молодой человек отправляется к месту распределения, но треть его жалования будет передаваться в монастырь добрых сестер, дабы одна из милосердных служительниц ежедневно навещала престарелого родителя.

Обратившийся с просьбой отец застонал, а вот юноша явно был доволен. Полин предвидела, что, несмотря на все стенания, отец быстро смирится с отсутствием сына, а юный щеголь превратится в недурного воина.

Следующие просители небогатые горожане в основном ждали справедливых судебных решений. Их просьбы король разобрал быстро, изредка обращаясь за советом к придворному в мантии законоучителя.

Потом горожан оттеснили в сторону, а к возвышению потянулись дворяне. Почти каждого просителя сопровождали свидетели, юристы и родственники. К исходу третьего часа Полин уже тонула в подробностях очередного дела, нудно излагаемого писцом. Бенедикту Четвертому тоже надоела эта тягомотина: он коротко глянул на двух петушащихся юнцов, еле стоящих на ногах от потери крови. Вокруг скакали маменьки, а отцы бросали друг на друга суровые взгляды.

От королевского взора волосы молодых лордов встали дыбом, потом та же участь постигла вычурные прически матерей. Последними встали дыбом по-военному короткие стрижки отцов. Усталым, даже каким-то бесцветным голосом король заговорил:

– Лорд Узиер нанес рану в бедро лорду Баймаю в тоже самое время, когда клинок Баймая пронзил его руку. Схватка была обговорена заранее, претензий друг к другу лорды не имеют.

Карие глаза короля смотрелись настоящими провалами, когда он перевел взор на матерей:

– Леди Узиер и леди Баймай сами убедили сыновей бросить вызов, считая себя оскорбленными. – Обе дамы тотчас закатили глаза, пытаясь изобразить дурноту, а король уставился на лордов: – Причиной стали высказывания лордов в семейном кругу.