Тем вечером Том Санди уехал из города.

В воскресенье мы заехали за мамой и младшими братьями. Мама оделась по-праздничному — во все черное, — и с нетерпением ждала момента, когда впервые увидит свой новый дом.

Оррин сидел рядом с ней в повозке и правил лошадьми. Мы с Кэпом ехали впереди, а Боб и Джо на индейских лошадках замыкали процессию. Кэп разговаривал мало, но по-моему, волновался не меньше нашего. Он знал, как тщательно мы планировали этот день и как много работали, чтобы его приблизить. За бесстрашной наружностью Кэпа, холодными глазами и хриплым голосом скрывался глубоко ранимый человек, однако мало кто об этом догадывался.

Событие действительно стало волнующим, и мы были рады; что выпало подходящее время года: деревья и луга ярко зеленели, на пастбищах пасся скот — все выглядело потрясающе. А дом мы построили намного лучше того, в котором раньше жила мама. Все, включая Кэпа, оделись подобающим образом — в черные костюмы из плотной шерсти.

Мы спустились в долину. У дома нас должен был ждать Олли и еще несколько друзей, потому что мы хотели устроить новоселье.

Праздник омрачало отсутствие Тома Санди. Ведь он так долго был рядом с нами, многому нас научил, особенно меня. Если мы с Оррином выбьемся в люди, то это будет заслуга Тома.

Мы миновали рощу, пересекли вброд ручей, и когда въехали во двор ранчо, то увидели, что там собралось человек пятьдесят.

Первым, кого я заметил, был дон Луис, а рядом с ним стояла Друсилья, более похожая сегодня на ирландку, чем на испанку. Наши глаза встретились, и на секунду во всем белом свете не было людей ближе нас. Мне захотелось тут же подъехать к ней и объявить, что я никогда и никому ее не отдам.

Среди гостей были Хуан Торрес, Пит Ромеро и Мигель, который, несмотря на бледность, крепко стоял на ногах и выглядел просто великолепно.

Заиграла музыка, и гости начали танцевать. Мама сидела в повозке и плакала, Оррин одной рукой обнял ее, и так мы проехали через двор до крыльца дома. Вперед вышел дон Луис, он предложил маме руку, чтобы помочь спуститься, и поверите, нам было так приятно видеть, как мама приняла его руку и сошла с повозки, словно была английской королевой, а не простой женщиной с никому неизвестных теннессийских холмов.

Дон Луис провел маму к старому креслу-качалке и укрыл ей колени серапе. Наконец-то мама приехала в свой дом.

Новоселье удалось на славу. Еды хватило всем: целиком зажаренный на вертеле бычок, и много всякой всячины на любой вкус. Было легкое вино, но крепких напитков не привез никто. Нам очень хотелось, чтобы мама порадовалась.

Здесь находился и Висенте Ромеро, а в толпе я заметил Чико Круса.

Веселье было в самом разгаре, когда мы услышали, как через ручей кто-то скачет. Во двор въехал Том Санди и, оглядываясь, остановился. К нему подошел Оррин.

— Рад, что ты появился, Том. Без тебя праздник не праздник. Милости просим к столу, но прежде поздоровайся с мамой.

И все. Никаких лишних слов, никаких объяснений. Да, Оррин именно такой. У него были не только широкие плечи, но и широкая душа, к тому же он любил Тома и хотел видеть его на новоселье.

Танцующим подыгрывала скрипка, а Оррин взял свою старую гитару и исполнил несколько песен, потом спел Хуан Торрес. В общем, мы веселились. И я танцевал с Друсильей.

Когда я подошел и пригласил ее на танец, она посмотрела мне в глаза, согласилась, потом мы минуту или две танцевали молча, но сбились с шага. И неожиданно я сказал:

— Мне бы хотелось танцевать всю жизнь… с тобой.

В глазах у нее засверкали смешинки, и она ответила:

— По-моему, ты быстро проголодался.

Олли воспользовался моментом и поговорил с доном Луисом и Торресом. Он свел Торреса с Джимом Карпентером, а потом познакомил их обоих с Элом Бруксом. Они обсудили местные дела, Торрес сказал, что мексиканцы поддержат Оррина, и таким образом, брата фактически уже избрали…

Оррин подошел ко мне, и мы пожали друг другу руки.

— Все, Тайрел, — сказал он. — У мамы теперь есть дом, а у мальчиков возможность выбиться в люди.

— Надеюсь, без оружия.

Оррин взглянул на меня.

— Я тоже надеюсь. Времена меняются, Тайрел.

Вечер подошел к концу. Гости расселись по повозкам или по коням и отправились домой, а мама прошла в дом, чтобы все хорошенько рассмотреть.

Мы кое-что купили из тех вещей, о которых мама иной раз упоминала и которые хотела бы иметь дома: старинные напольные часы, настоящий туалетный столик, красивые столы и стулья, большую кровать с балдахином. В доме пока было только три комнаты, но мы собирались пристроить еще несколько. Правда, мы с Оррином так привыкли спать под звездами, что в доме чувствовали себя неуютно.

Я проводил Друсилью до повозки, где мы на минуту остановились, и сказал:

— Сегодня я был счастлив.

— Ты привез маму домой. Это очень хорошо. Мой дедушка восхищается тобой, Тай. Он говорит, что ты заботливый сын и хороший человек.

Глядя вслед повозке, которая увозила Друсилью, я снова подумал о деньгах. Деньги— конечно козырь, когда ухаживаешь за девушкой. Но у меня их не было. Да, у нас с Оррином есть ранчо, однако этого недостаточно. В те времена земля ценилась мало, скот — тоже, а наличных постоянно не хватало.

Брат теперь будет очень занят, поэтому вопрос с деньгами придется улаживать мне.

Оррин старательно изучал Блэкстоуна[13].

Откуда-то он достал книгу Монтеня[14]и «Жизнеописания Плутарха» и подписался на две газеты восточного побережья. Он читал все политические новости, много ездил по округе, разговаривая с людьми, выясняя, какие у них проблемы. Мой брат умел слушать и всегда был готов помочь любому, кто нуждался в помощи.

Но это было потом, после того первого вечера, когда Оррин показал, кто шериф Моры; после того первого вечера, когда он вступил в должность. И можете мне поверить — если брат берется за дело, он доводит его до конца.

На закате Оррин прошелся по улице со звездой шерифа на груди, а «переселенцы» нарочито внимательно рассматривали его и провожали взглядами. Город еще не привык к новому шерифу, а «переселенцы» воспринимали эту должность как шутку. Они наблюдали за Оррином и решали, где его лучше подстеречь.

Первым делом Оррин пошел в салун и прикрепил на видном месте объявление, написанное на английском и испанском языках.

Запрещается обнажать оружие и стрелять в пределах города.

Запрещаются драки и шумное поведение.